Изюм из булки. Том 1

Так и не став советским офицером, я вернулся домой на две недели раньше срока, — за что моя отдельная благодарность лейтенанту Седову, капитану Зарубенко, майору-артиллеристу и всем остальным бойцам невидимого фронта…

Крыса и опоссум

В юности я мучил литконсультантов стихами.

Личного опыта у меня не было, в сущности, никакого, и версификации были безнадежно вторичными… За опытом судьба отправила меня в Забайкальский военный округ, и насчет дозировки никто не спрашивал.

Когда я оклемался, ни о какой поэзии речи уже не шло — то, что я начал писать по возвращении «на гражданку», было в чистом виде ябедой на реальность. Мне казалось важным рассказать о том, что я увидел. Я был уверен, что, если рассказать правду, что-то в мире изменится.

Кстати, я уверен в этом и сейчас.

И вот как все начиналось…

Весной 1982-го личный состав армейского хлебозавода, куда я был сослан из образцовой «брежневской» дивизии (за пропаганду решений ХХ съезда КПСС), поймал здоровенную крысу. Это событие на целые сутки изменило привычную иерархию; крыса встала ступенькой ниже последнего салаги, и возможность безнаказанно замучить ее до смерти внезапно объединила всех, включая лейтенанта, начальника хлебозавода…

Спустя полгода я вынул из забайкальского апреля тот памятный день и положил его на лист бумаги. Я был молод, и следует снисходительно отнестись к моему острому желанию увидеть рассказ напечатанным.

Я начал ходить по редакциям.

В журнале «Юность» я получил на «Крысу» рецензию, которую до сих пор считаю образцовой: «Очень хорошо, но вопрос о публикации не встает». По молодости лет, я попытался получить объяснение обороту «не встает» и услышал в ответ, что если встанет, то мне же хуже.

Засим мне негромко, но внятно объяснили, что такое Главное политуправление Министерства обороны — и что оно со мной сделает за эту «Крысу».

Аналогичные разговоры со мной вели и в других редакциях, а в одной прямо предложили рассказ спрятать и никому его не показывать. Но не убедили.

Тут я подхожу к самой сути истории.

В те годы я дружил с очаровательной девушкой. Ее звали Нора Киямова, она была переводчиком с датского и норвежского. По дружбе и, признаться, симпатии я давал ей читать кое-что из того, что писал в те годы. Дал прочесть и «Крысу».

— Слушай, — сказала Нора. — Хочешь, я покажу это Ланиной?

Ланина! Журнал «Иностранная литература»! Еще бы я не хотел…

Через неделю Нора сказала:

— Зайди, она хочет тебя видеть.

Я зашел в кабинет и увидел сурового вида даму. Несколько секунд она внимательно разглядывала меня из-за горы папок и рукописей. Мне было двадцать пять лет, и я весь состоял из амбиций и комплекса неполноценности.

— Я прочла ваш рассказ, — сказала Ланина. — Хороший рассказ. Вы хотите увидеть его напечатанным?

— Да, — сказал я.

— В нашем журнале, — уточнила Ланина и поглядела на меня еще внимательнее.

— Но…

— Это будет ваш перевод.

— Как перевод? — спросил я. — С какого?

— С испанского, — без колебаний определила Ланина. — Найдем какого-нибудь студента из «Лумумбы»… Где у нас хунта?

— Гватемала, — сказал я, — Чили. Гондурас.

Я был грамотный юноша.

— Вот, — обрадовалась Ланина, — Гондурас! Прекрасно! Переведем рассказ на испанский, а оттуда обратно на русский. Солдаты гондурасской хунты затравили опоссума. Очень прогрессивный рассказ. Ваш авторизованный перевод.

Дорого я бы сейчас дал, чтобы посмотреть на выражение своего лица — тогда.

— Ну? — спросила она. — Печатаем?

Я ответил, что никогда не бывал в Гондурасе. Я спросил, кто такой опоссум.

— Не все ли вам равно? — резонно поинтересовалась Ланина.

Я сказал, что мне не все равно, не говоря уже об опоссуме. Я забрал рукопись и ушел. Я был гордый дурень.

Спустя много лет я узнал, что Ланиной уже нет на свете. Я вспомнил ту нашу единственную встречу — и вдруг остро пожалел о неосуществленном переводе с испанского. Сейчас я думаю: может быть, Ланина просто шутила? Говорят, это было в ее стиле — вот так, без единой улыбки…

Но то она, а я? Почему я не ударил по гондурасской военщине? Какая разница, Иван или Хуан? Как я мог пройти мимо этой блестящей игры? Дурак, дурак!

…Когда в 1983-м я выходил из ее кабинета, Ланина предложила мне не торопиться и подумать. Что я и сделал.

Сделал, правда, спустя шестнадцать лет, — но ведь лучше поздно, чем никогда. И потом, Татьяна Владимировна сама просила не торопиться с ответом.

Приложение

Светлой памяти Татьяны Ланиной

Хулио Сакраментес[2]

ОПОССУМ

Гарнизонные склады находились в стороне от остальных казарм.

Надо было пройти полкилометра по раскисшей дороге вдоль колючей проволоки — тогда только появлялись наконец металлические ворота воинской части. В ту сторону никто из солдат не шел. Шли прямо через дорогу — к дыре, проделанной в проволоке еще при прежнем гаудильо.

Шли и направо — через пару минут пути проволока кончалась, дорога уходила в горы, к индейскому поселку, где жила, переходя от призыва к призыву, утеха солдатских самоволок, толстая Хуанита.

Впрочем, речь не о ней.