Изюм из булки. Том 1

Через пару дней Володя с печалью сообщил родителям, что долгожданный концерт 25 октября не состоялся: в Москве, написал он, в этот вечер случились какие-то безобразия — и даже стреляли…

А в общем, я считаю: правильно отменили тот концерт!

Либо Ульянов-Ленин, либо Мендельсон-Бартольди…

Письмо из Аргентины

В начале двадцатого века юная N. перебралась из российской черты оседлости в Аргентину. Эмигрантский хлеб легким не был нигде, в Буэнос-Айресе тоже.

И вот однажды она получила письмо с родины…

Ключевую фразу этого письма любят цитировать правнуки N., снова сделавшие ноги из России (уже из «демократической» России, восемьдесят лет спустя), — ибо их аргентинская прабабушка последовала совету российской сестры.

«Возвращайся, — писала та из Петрограда весной 1917 года, — скоро здесь будет хорошо!»

Времена вразвес (часть первая)

Финита ля комедия

Почетный караул от Мавзолея убрали не сразу, и в августе 1992 года я своими глазами увидел чудо: улыбку на губах кремлевского курсанта при исполнении. Он еще стоял на страже мумии — стоял навытяжку! — но уже улыбался, и это означало настоящий конец эпохи.

Жизнь, как муравей, проточила свои ходы в этом замшелом дереве.

Ленин как?

Союз Советских оставил по себе тяжелую интоксикацию и горы сладких воспоминаний.

Спустя десять лет после гибели этой атлантиды, я стал участником фантастического диалога. Происходил он в сельской части Узбекистана — с милиционером, остановившим нашу машину для проверки документов.

— Откуда? — спросил он.

— Из Москвы.

— Из Москвы? А город какой?

— Да Москва же, — отвечаю, — Москва.

Последовало грандиозное уточнение.

— Где ЗИЛ?

— Где ЗИЛ.

— Работал там, — сообщил узбекский милиционер, расплывшись в улыбке. — «Выхино» метро есть?

— Есть.

— Жил там. Общежитие… — пояснил он и, помолчав, спросил главное. — Ленин как?

— Спасибо, — ответил я, — ничего.

— Лежит? — с тревогой в голосе уточнил он.

— Лежит-лежит, — успокоил я.

Милиционер удовлетворительно поцокал языком и отпустил, не проверив документы.

Тонкая работа

Из той поездки, из Бухары, были вывезены мною причудливые серьги, изготовленные из мелко резаных двадцатикопеечных монет двадцать пятого и тридцать седьмого года выпуска. Их изготовитель, поди, и не думал, что он — законченный постмодернист!

Тревожный сигнал

Лето девяносто четвертого. Еду в троллейбусе по Москве, читаю «Спорт-экспресс». Передо мной — два скорбных северных корейца: синие пиджаки, значки с Ким Ир Сеном… А его аккурат в это время по Пхеньяну лежачего возят, помер он.

И вот, значит, один скорбный кореец вежливо так трогает меня за рукав и спрашивает — что бы вы думали?

— Бразилия?

Я не понял, говорю: чего?

Он повторяет:

— Бразилия? — И пальцем в мою газету тычет. А накануне как раз чемпионат мира по футболу закончился.

Я говорю: Бразилия, Бразилия! Он широко улыбается и второго скорбного корейца локтем в бок — тырк: мол, что я говорил! И они начинают оживленно лопотать про футбол.

Вместо чтоб скорбеть.

Кажется, идеи чучхе в опасности.

«Бактерии не ошибаются…»

Древнее китайское проклятье — пожелание жить в эпоху перемен… Тяжесть этого проклятия россияне многократно испробовали на себе. Есть, однако, люди, которых не смутит никакой поворот исторического сюжета. Об Ольге Ивановне Грековой я уже рассказывал — вот персонаж еще более выразительный…

Главного редактора газеты «Московский комсомолец» г-на Гусева я помню с начала восьмидесятых. В ту пору он был товарищем Гусевым, ответственным организатором международного отдела ЦК ВЛКСМ; ходил гладко выбритым, носил пиджак со значком «член ЦК ВЛКСМ» на лацкане — и был не на шутку озабочен реализацией решений очередного Пленума партии.

Над головой товарища Гусева на его рабочем месте висел тканый коврик с изображением Владимира Ильича — дар газете какого-то среднеазиатского комсомола. Потом началась перестройка, и Павел Николаевич пошел колебаться вместе с линией партии…

Году эдак в 1989-м мой приятель Боря Рейцен, работавший в ту пору в «МК», задумчиво сообщил при встрече:

— Знаешь, кажется, перестройка победит…

— С чего ты взял? — поинтересовался я.

— Да вот, — ответил Боря, — Гусь после отпуска вышел на работу — в бороде и джинсах! Такой стал демократ-демократ…

(Значок «член ЦК ВЛКСМ» слинял с гусевского пиджака еще на прошлом повороте сюжета.)

— Гусь — он ведь зря не меняется… — глубокомысленно заметил Рейцен.

Гусь менялся не зря: прогрессивное крыло в ЦК победило. Потом случился и был подавлен путч, а на следующий день коврик с тканым Лукичом изчез со стены. И не просто исчез, а — внимание, барабанная дробь! — лег у входа в гусевский кабинет.

О Лукича было предложено вытирать ноги, в буквальном смысле.

Вскоре «МК», приватизированный бывшим членом ЦК ВЛКСМ, уже несся вперед по волнам демократии…

В середине 90-х я увидел Гуся в президиуме Конгресса русских общин, рядом с секретарем Совбеза Скоковым. Поговаривали, что этот Скоков будет следующим премьером — а может быть, даже и…