Изюм из булки. Том 2

Минаем они, конспираторы, называли Кобу, а Политбюро у них было – «минайчатник»…

Сколько в тебе росту?

Дело было в конце пятидесятых.

Зиновий Гердт и Мартын Хазизов (тот самый, который сообщил про смерть Миная) гуляли по Стокгольму – в сопровождении, разумеется, сопровождающего , молодого лейтенанта госбезопасности.

– Зямчик, – сказал вдруг неуемный маленький Мартын, остановившись, – я ничего не понимаю! Смотри: над дворцом флаг, значит, король дома. А мы же им враги! И гуляем по дворцу, и никто нас не останавливает, не проверяет документов… Зямчик, ты что-нибудь понимаешь?

«Зямчик» все уже понимал вполне (как, разумеется, и сам Мартын) – именно поэтому счел за благо помолчать. Но сопровождающий промолчать не смог.

– Видимость демократии! – заявил он.

Тут маленький Мартын повернулся к лейтенанту и спросил:

– Дима, сколько в тебе росту?

– Метр восемьдесят семь, – с достоинством ответил Дима.

И Мартын сказал:

– Вот весь – иди на хуй!

…Когда в доме Гердтов имели в виду кого-нибудь послать, то вместо мата задавали этот невинный вопрос:

– Сколько в тебе росту?

И человек понимал, что он уже идет – весь …

Поговорили

В пятьдесят каком-то году в Калькутту приехала английская королева.

Разумеется, прием на самом что ни на есть уровне, послы, атташе… А от СССР в Калькутте случился в ту пору какой-то партийный чувачок из торгпредства, звезд не хватавший даже с невысокого советского неба.

И вот – во всех смыслах слова – представление: английская королева идет вдоль ряда послов и с каждым хоть пару слов да скажет.

Дошли до чувачка.

А он к тому времени от ужаса забыл даже то, что учил, и, увидев перед собой Ее Величество, просто спросил:

– Do you speak English?

Королева ответила:

– А little bit…

«Немного…»

Очное обучение

Студентка консерватории, комсомолка и активистка, пробегая по лестнице мимо профессора Гольденвейзера, бойко прощебетала:

– Александр Борисович, почему вы не ходите в наш кружок марксизма-ленинизма?

– Милочка, – мягко ответил Гольденвейзер, – зачем же мне туда ходить? Я скоро с ними лично увижусь…

Неудачный фенотип

Советский профессор Игорь Квитной получил приглашение из Цюриха (почитать лекции в тамошнем университете) и пришел в международный отдел проситься наружу…

Матушка советская власть, разумеется, указала ему на законное место у параши… Но дело было в Институте радиологии в Обнинске, а там умели формулировать интеллигентно.

– Игорь Моисеевич, – сказала ему руководящая дама, – вы же взрослый человек и должны сами понимать, что с вашим фенотипом за границу не ездят!

Поворот темы

В самой гнойной середине семидесятых в Москонцерте проходило собрание, посвященное осуждению еврейской эмиграции. Как раз из Москонцерта в ту пору начали валить косяками, и начальство, озверев, назначило оставшимся сеанс публичного очищения.

Очищались громко и страстно.

– Это вообще не люди! Это крысы, которые бегут с нашего корабля! – трубил какой-то несчастный…

Когда все оттрубили, слово попросил тихий чтец Эммануил Каминка.

– Ну да, – мягко вступил он, – эти евреи, которые уехали, это вообще не люди… даже не будем о них больше говорить! Но скажите, – осторожно уточнил Каминка, – а тех евреев, которые останутся – их как-нибудь поощрят?

Уточнение

В те же годы и по тому же поводу партийное начальство мучало великого Мравинского: от вас бегут музыканты!

– Это не от меня бегут, – холодно ответил Мравинский, – это от вас!

Промашка

Дирижер Кирилл Кондрашин выбрал свободу. Уехал из СССР. Умер в эмиграции и был похоронен в Амстердаме, на скромном кладбище Вестерфельд…

– Вот! – нравоучительно заметил после его смерти некто из числа оставшихся. – Зря он уехал! Лежал бы как человек на Новодевичьем…

Сильный довод

Жена Зиновия Гердта, Татьяна Александровна, сидела на даче в Пахре и составляла печальный список друзей, уехавших в эмиграцию…

За этим занятием ее застал живший по соседству драматург Эрдман.

– Таня! – нравоучительно произнес он. – Никогда не составляйте никаких списков! Знаете, однажды я решил составить список людей, которые придут на мои похороны…

Николай Робертович взял паузу.

– Потом подумал и рядышком составил другой: кто придет на мои похороны в дождливую погоду…

Эрдман взял еще одну большую правильную паузу и закончил:

– И потом ничего не смог доказать следователю!

Фашизмик

Дело было в конце тридцатых. Дед вернулся с работы. Бабушка сидела с шитьем.

– Эйдлинька, – негромко сказал дед, – а ведь у нас фашизмик…

Бабушка кинула в него ножницами, но не попала. Она сама уже все понимала, но держала в себе, – этим, наверное, и была вызвана вспышка ярости.

Бабушка была правоверной коммунисткой. Мой отец был назван в честь Луначарского, старшая тетка – в честь Крупской, младшая – в честь Розы Люксембург.

Вот вам теперь смешно, а было – обычное дело…

Квартирный вопрос

«Еб твою мать, – сказал князь и грязно выругался…» – говорилось в старом анекдоте.

Обратный порядок действий зафиксирован в архивах ЦК КПСС.