Вторая студия МХАТ входила в жизнь булгаковскими «Днями Турбиных», – но не все коту масленица! С начала сороковых они, уже корифеи, играли погодинские «Кремлевские куранты» – сусальную историю из жизни доброго дедушки Ильича. Играли десятилетия напролет и понимали, что эта партийная епитимья – пожизненно…
И стали спасаться от тоски тихими актерскими радостями.
Например, игрой в «гопки».
Правила у этой старой игры простые: кто-то, прямо на сцене, говорит партнеру слово «гопки», и тот, кому это «гопки» адресовано, должен сей же час, не выходя из образа, подпрыгнуть на месте.
И вот однажды они сговорились и насмерть замучали «гопками» Алексея Грибова. И все было бы ничего, но Грибов как раз играл Ленина.
Вождь мирового пролетариата, на глазах у ошеломленного зала, пропрыгал, как блоха, весь спектакль.
Кто-то, разумеется, стукнул.
Стариков вызвали на разнос к Фурцевой, и она быстро вышла на верхнее «ля». Мол, ладно бы молодежь, забывшая стыд и утерявшая веру в идеалы, но вы, гордость советского театра, народные артисты, лауреаты государственных премий…
И тут Грибов сказал «гопки».
И все подпрыгнули.
И пошли вон под крик Фурцевой.
Близость к первоисточнику
Однажды, в самый разгар застоя, Иннокентию Смоктуновскому предложили написать статью про Малый театр, где он в ту пору играл царя Федора, – статью, ни больше ни меньше, для «Правды»!
Ну Смоктуновский, чистая душа, и написал, что думал. А думал он про Малый театр такое, что вместо публикации в «Правде» его попросили зайти в ЦК КПСС, к Зимянину…
По собственным рассказам Иннокентия Михайловича, когда он вошел в кабинет и навстречу ему поднялся какой-то хмурый квадратный человек, артист сильно струхнул. Но это был еще не Зимянин, а только его секретарь. И кабинет был еще не кабинет, а только предбанник.
Зимянин же оказался маловатого роста человеком – совсем малого, и Смоктуновскому стало от этого совсем страшно.
– Что же это вы такое написали? – брезгливо поинтересовался большой партиец. – Мы вас приютили в Москве, дали квартиру, а вы такое пишете!..
Он был настроен покуражиться над сыном Мельпомены, но тут на Смоктуновского накатило вдохновение.
– Пишу! – вдруг заявил он. – Ведь как учил Ленин?
– Как? – насторожился Зимянин.
Тут бывший Гамлет распрямился во весь рост и выдал огромную цитату из лысого. К теме разговора цитата не имела никакого отношения, но сам факт досконального знания совершенно выбил Зимянина из колеи.
– Это из какой статьи? – спросил он, когда первый шок прошел.
Смоктуновский назвал статью!
Зимянин не поленился: пошел к шкафу с первоисточниками, нашел, проверил – и, уже совершенно сраженный, снова повернулся к артисту:
– Ты что же это, наизусть знаешь?
– А вы разве не знаете? – удивился Иннокентий Михайлович, и в голосе его дрогнули драматические нотки. Мол, неужели это возможно: заведовать идеологией и не знать наизусть Владимира Ильича?
Агентура донесла, что вскоре после этого случая Зимянин собрал в своем кабинете всю подчиненную ему партийную шушеру и устроил разнос: всех по очереди поднимал и спрашивал ту цитату. Никто не знал!
– А этот шут из Малого театра – знает! – кричал Зимянин.
…Смоктуновский вообще-то с трудом отличал Маркса от Энгельса – просто как раз в ту пору озвучивал на студии документальных фильмов нечто про Ильича, и в тексте был фрагмент злосчастной статьи.
Профессиональная память – полезная вещь!
В порядке очереди
Однажды Смоктуновскому позвонили с «Мосфильма»:
– Иннокентий Михайлович, вы уже прочитали наш сценарий?
– Да бог с вами, голубчик, – ответил Смоктуновский, – я еще Пушкина не всего прочел!
Не в курсе
Андрей Миронов благоговел перед Смоктуновским – и, шапочно знакомый с ним по фильму «Берегись автомобиля», искал более близкой дружбы. Однажды, уже в пору своей всенародной славы, Миронову удалось зазвать Иннокентия Михайловича на обед, в гости…
Смоктуновский был человеком надмирным и держался особняком, но обаяние Андрея Александровича сработало безотказно, и вскоре они уже сидели, размякая в общих воспоминаниях… Молодой Рязанов, молодой Ефремов, славные шестидесятые годы… Ах, хорошие были времена!
– Скажите, – вдруг заинтересовался Смоктуновский, – а как сложилась ваша творческая судьба?
Провокатор Клаус
Роман Лейбов, ученик Лотмана, рассказывает эту байку так.
Актер Лев Дуров должен был ехать в Германию, чтобы Штирлиц убил его из пистолета. И вот он пришел в отделение партии за разрешением на выезд, а там, в комиссии, сидят ветераны восстания Болотникова и первой Пунической. И строго так говорят актеру:
– Опишите нам флаг СССР, молодой человек.
Актер Дуров им отвечает:
– Флаг СССР – это черное полотнище с изображением белых черепа и скрещенных костей, он называется «Веселый Роджер»…
И пришлось Штирлицу убивать актера Дурова на советской земле!
Другого не дано
Уже очень немолодого Вячеслава Тихонова с сердечным приступом привезли «по скорой» с дачи в ближайшую больницу. Это был военный госпиталь.