Впридачу к кабинету Овчинникову выдали секретаршу, женщину в летах, немедленно получившую в Гостелерадио прозвище Херосима — таким нехитрым образом она напечатала однажды имя несчастного японского города.
В один прекрасный день в кабинет звезде партийной журналистики поставили «вертушку», и он начал дрессировать свою Херосиму, готовя ее ко встрече с начальством, которое в любой момент могло по этой «вертушке» позвонить.
Дрессировка происходила так. Овчинников говорил «дзынь», а секретарша снимала трубку и отвечала:
— Аппарат товарища Овчинникова!
Усильным, напряженным постоянством проклятая фраза была вбита в Херосиму по самый паркет.
И настал час «икс»: вертушка зазвонила на самом деле! Волнение сдавило сосуды, и Херосима, сняв трубку, отчеканила:
— Прибор товарища Овчинникова!
Настоящий ужас
Политический комментатор Каверзнев рассказывал советскому народу о тяжелых буднях никарагуанского диктатора: «Сомоса сидит в бункере и оттягивает свой конец».
Отрезвляющий довод
В разгар «холодной войны» в Мюнхене спорили Генрих Белль, Василий Аксенов и Лев Копелев.
Белль, убежденный непротивленец, говорил о том, что в случае чего не следует воевать с Советами: главное сохранить культурные ценности, а история со временем все устаканит сама…
— Пускай они придут сюда! — говорил Белль. — Пускай вводят свои законы! А мы будем сидеть в своих пивных, пить пиво…
Копелев выслушал этот план эволюционного сопротивления и уточнил:
— Господин Белль, а вы знаете такую табличку: «Пива нет»?
«Антиностальгин»
Заклеенную коробку с таким названием Владимир Войнович получил перед самым отъездом от кого-то из друзей. С инструкцией по пользованию: открыть, когда тоска по Родине станет нестерпимой.
Однажды тоска по Родине стала нестерпимой, и Войнович открыл коробку.
Там лежали пластинки с полным комплектом речей Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
Ностальгию эти виниловые таблетки, конечно, не вылечили, но острую боль сняли…
Славное отродье
«Письма трудящихся» — жанр непревзойденной пошлости.
В 1968 году такие погромные письма стали приходить советским диссидентам Павлу Литвинову и Ларисе Богораз.
Написаны все они были на одной и той же дорогой бумаге, одним и тем же почерком…
Неизвестный служивый трудящийся трудился изо всех сил, но в меру ума. В письме Литвинову, внуку легендарного советского министра иностранных дел, сказано было: «Зачем, жидовское отродье, позоришь память своего славного деда?».
Хроника текущих событий
Из рассказов жены:
— Самые смелые политические разговоры в нашей семье вел дедушка. Иногда за ужином он вздыхал и говорил: «Да-а…».
Всегда готов
Дед журналиста Валерия Панюшкина, военный врач, в сорок третьем году чуть было не пошел под трибунал за то, что отправил на операцию раненого немца раньше раненого советского бойца. Дед был человеком старой школы и сортировал раненых по тяжести ранения…
К началу восьмидесятых он дослужился, однако, до начальника окружного Ленинградского госпиталя, — то есть, как поясняет Панюшкин-внук, стал человеком необычайно влиятельным: к нему приезжал лечиться от боевой гонореи весь советский генералитет…
Вот кто был хранителем настоящих военных тайн!
Но история не про интимную жизнь генералитета, а про социальные рефлексы старшего поколения…
Как-то раз юный Валера, приехав погостить к дедушке в Ленинград, пошел на какую-то тусовку — и наметилось там у Валеры романтическое приключение. Он позвонил деду-генералу и предупредил, что ночевать не придет.
Романтика, однако, обломилась — причем обломилась, когда мосты уже развели. Хорошо подмерзший Валера достиг дома глубокой ночью. Будить деда было неловко, но не куковать же до утра в парадном…
Он позвонил в дверь. Ответом была тишина. Он позвонил еще раз.
Потом начал стучать в дверь.
Потом сбегал вниз и позвонил из автомата. Трубку никто не снимал.
Панюшкин-внук не на шутку встревожился: все-таки старый человек… мало ли что может случиться? Жив ли вообще дед? Он еще несколько раз сбегал наверх к двери и обратно к телефонной будке, слушал гудки и снова бежал наверх, колотил в дверь и опять устремлялся к автомату…
Так продолжалось минут двадцать.
Он колотил в дверь, когда дверь вдруг распахнулась, и в лицо Валере ударили клубы дыма.
На пороге стоял дед — в ватнике, ушанке и в сапогах. В руках был «тревожный» чемоданчик. За спиной в дыму еле виднелась квартира.
Пауза длилась несколько секунд.
— Идиот, — наконец сказал дед. — Ты знаешь, кто звонит в дверь в три часа ночи?
…Пока Валера рвался в помещение, дед, тетрадь за тетрадью, аккуратно жег свои дневники, начиная с военных лет.
А дело было — уже при Горбачеве.
Инновация и эволюция
Диссидент Борис Шрагин утверждал, что советская власть вывела два новых типа людей: пьющий еврей и неработающий латыш…
При этом всякая попытка эволюции была заведомо обречена.
— Вступить в партию, — говорил правозащитник Анатолий Якобсон, — это как переспать с сифилитичкой: и ее не вылечишь, и сам заразишься…
Расценки