Изюм из булки

Интеллигенты

1999 год. Звонок из «Вечернего клуба».

– Скоро первое февраля – день рождения Бориса Ельцина. Что бы вы хотели ему пожелать через нашу газету?

(А в голосе ехидство провокаторское.)

– Здоровья, – отвечаю.

– А еще?

– Просто здоровья.

– И больше ничего не хотите сказать?

– Нет.

– Ну-у… – разочарованно тянет голос в трубке, – это редактор не напечатает…

Им надо было, чтобы я публично схамил.

У них подзаголовок: «газета московской интеллигенции».

Зря я так

В 2003 году мне позвонили из «Комсомольской правды» и сообщили, что хотят сделать меня ихним «Лицом года». Я от такой чести, разумеется, отказался: в период «мочения» НТВ «Комсомолка» выступила по полной программе: от эфэсбэшных «сливов» до прямого вторжения в личную жизнь журналистов. Да и вообще, желтоватый листочек, чего уж там…

Через какое-то время со мною пожелал поговорить по телефону главный редактор вышеозначенного органа. Поинтересовался причиной отказа – они ж со всей душой… Я изложил свои доводы.

– Зря вы так, – сказал на прощанье главный редактор.

Смысл этой фразы я понял довольно скоро: в «Комсомолке» появилось большое письмо читательницы, посвященное персонально мне. Шендерович выдохся, юмора не осталось, осталась одна злость…

У Цветаевой, по другому поводу, сказано было: «Еще вчера в глаза глядел…»

Доходное дело

Поскольку желтой прессы я не читаю, то иногда оказываюсь не в курсе собственной личной жизни. А напрасно! Что-то такое они там знают…

Журналистка N., по праву давнего знакомства с моей женой, сделала ей недавно такое коммерческое предложение: когда, сказала, вы с Шендеровичем будете разводиться, дай знать мне первой, я опубликую интервью, гонорар – тысяча баксов – пополам!

Теперь жена меня шантажирует. Говорит, если что – она в плюсе…

Горизонты журналистики

Звонит девица из «Аргументов и фактов» и говорит:

– Мы бы хотели интервью с вами, с фотосъемкой у вас дома. Вы согласны?

– Нет, – отвечаю. Журналистка говорит:

– Ну и ладно.

И вешает трубку.

Журналисты, вообще, бывают талантливые – и очень талантливые.

В конце девяностых в Москву приехал с концертом Рей Чарлз, слепой черный гений. В числе прочего на первой пресс-конференции, его спросили:

– Как вам понравился Кремль? Переводчик, слава богу, выкрутился…

Старые друзья

Светская жизнь бьет ключом. Неизвестный мне господин, невесть откуда добывши мой домашний телефон, приглашает на тусовку в честь открытия нового пивного ресторана:

– Встреча старых друзей! Приходите! Все будут!

– Кто «все»? – уточняю.

– Ну, вообще – все! Жириновский, Пенкин, Митрофанов, Аллегрова… Все!

Я и совесть

Подходит ко мне как-то на улице человек, берет за руку, трясет ее, трясет, а потом говорит:

– Леонтьев! Молодец!

Чур меня… Ну этот хоть обознался. А другой (который не обознался) просто схватил за рукав и сообщил:

– Виктор! Вы – совесть России. Совесть России! Подумал и уточнил:

– Вы – и Хинштейн.

Мадам Сургут

1999 год, концерт в Бостоне. После выступления стою, надписываю книжки эмигрантам: «Борису, дружески», «Льву Семеновичу, на память», «Инне, с симпатией»… Подходит дама больших достоинств, с брошью-роялем на выдающейся груди.

– Как вас зовут? – спрашиваю, готовя стило.

– Как? – говорит она. – Вы меня не помните?

В голосе дрожит нескрываемая обида. Впечатление такое, что довольно длительное время мы с ней просыпались в одной постели. Публика с нескрываемым интересом кучкуется поближе к диалогу.

Я холодею и внимательно всматриваюсь в лицо дамы. Вот убей меня бог, если я ее помню! Хотя где-то, кажется, видел. Но не в постели. Я склеротик, но не до такой степени.

– Простите, – говорю, – но…

И развожу руками, изображая забывчивость гения.

– Как вам надписать книжку?

Жалкая попытка слинять из сюжета позорно проваливается.

– Конечно, – громко говорит дама, – где же вам меня помнить. Вы же теперь – звезда!

Немедленно покрываюсь холодным, мелким потом стыда. Моруа, блядь. Встречи с незнакомкой. О господи! Эмиграция рассматривает меня с открытым презрением. Припертый к стенке, с отчаяния бросаюсь в атаку: не надо, говорю, меня мучить! Если мы знакомы, напомните, где и каким образом это счастье мне привалило…

Лицо дамы складывается в печальную гримаску – и, выдержав паузу, она многозначительно произносит:

– Сургут…

И я вспоминаю!

Лет за пять до Бостона я действительно выступал в Сургуте, в Доме культуры – и эта дама приходила ко мне за кулисы. Она вела детский хоровой кружок и хотела поделиться со мной результатами своей педагогики, но я отбоярился. И через пять лет:

– Как? Вы меня не помните?

Недавно, уже в Москве, в Доме актера, я увидел ее снова! Дама минут пятнадцать интимно беседовала с Марком Розовским, приперев его к стене. У дамы на груди была брошь-рояль, Марк был красен, как рак. Когда ему удалось просочиться между этим роялем и стеной и вырваться на свободу, я интимно поинтересовался:

– Что у тебя было с этой мадам?

– В первый раз ее вижу! – вскричал Розовский. – Клянусь!

Ну зачем же оправдываться? Люди не слепые…

Я и Укупник