Изюминка

Жена снова поет. И профессор начинает снова водить пером. Но песня внезапно обрывается, и, раздвинув портьеру, в двери появляется жена профессора. Она значительно моложе его, бледна, очень хороша собой. Все в ней – и тип лица, и сложение, и облегающее тело кремовое платье напоминает женщину с картины Боттичелли. Она в упор разглядывает мужа, который погружен в свое писание; затем быстрыми шагами подходит к раскрытой двери и смотрит в сад.

Жена. Боже мой! Какая красота!

Профессор(поднимает голову). А?

Жена. Я сказала: «Боже мой! Какая красота!»

Профессор. А-а!

Жена(смотрит на него). Ты не заметил, что мне последнее время приходится всегда повторять то, что я тебе говорю?

Профессор. Что?

Жена. Что мне приходится повторять…

Профессор. Да-да, я слышал. Прости. Я слишком увлекаюсь.

Жена. Но только не мной.

Профессор(удивленно). Дорогая моя, да ведь твоя песня как раз и помогла мне воссоздать атмосферу. Чертовски трудная статья – найти равновесие между исторической точкой зрения и просто человеческой…

Жена. Кому нужна человеческая точка зрения?

Профессор(ворчливо). М-м! Если б это было так! Но – современные вкусы! Им дела нет до истории. Им подавай грошовые чувства в пестрых обложках.

Жена(как бы про себя). А весна – это тоже грошовые чувства?

Профессор. Прости, дорогая, я не расслышал.

Жена(словно против воли, уступив какой-то внутренней силе). Красота, красота!

Профессор. Это-то я и пытаюсь здесь выразить. Легенда об Орфее и по сей день символизирует человеческую тягу к красоте!

Снова берется за перо, она же продолжает любоваться лунным светом в саду.

(Подавляя зевок.) Черт возьми! Все время в сон клонит! Распорядись ты наконец, чтобы к обеду давали кофе покрепче!

Жена. Хорошо.

Профессор. Вот послушай – как тебе это покажется? (Читает вслух.) «Многие полотна художников Возрождения – особенно таких, как Боттичелли, Франческа и Пьеро ди Косимо, – навеяны легендами типа орфеевской. Этому же языческому источнику мы обязаны маленькой жемчужиной Рафаэля «Аполлон и Марсий».

Жена. Мы обязаны ему и большим – бунтом против сухой учености.

Профессор. Вот именно! А я, пожалуй, разовью эту мысль: «Ему же мы обязаны нашим бунтом против академичности, отвращением к «бизнесу» и к грубому торжеству купли-продажи. Ему мы обязаны…» (Голос его постепенно замирает.)

Жена. Любовью.

Профессор(рассеянно). А?

Жена. Я сказала: ему мы обязаны любовью.

Профессор(несколько удивленно). Возможно. Но… хм… (сухо улыбается)… в данной статье это будет, пожалуй, неуместно.

Жена(обращаясь к себе и к лунному свету, заливающему сад). Деревья пробуждал Орфей!

Профессор. Многие путают лиру с лютней. (Отчаянно зевает.) Дорогая моя, если ты больше не собираешься петь, может быть, сядешь? Мне нужно сосредоточиться.

Жена. Я выйду прогуляться.

Профессор. Смотри, не промочи ноги!

Жена. Сухие ноги – залог христианской добродетели.

Профессор(сдержанно смеется). Браво, браво! Сухие ноги – залог христианской добродетели. (Рука его хватается за перо, лицо наклоняется к бумаге, жена смотрит на него странным взглядом.) «Трудно определить, в какой степени поднявшаяся в наше время волна отрицания христианских добродетелей обязана влиянию идей, нашедших воплощение в образах Орфея, Пана и Вакха, однако…»

Во время его монолога жена выходит в сад и поет, причем голос ее по мере удаления приобретает еще большую звонкость: «Деревья пробуждал Орфей волшебной лирою своей, лирою своей…»