Изюмка

„Разве ты не знаешь, что к Зойке категорически запрещено заходить?“ – спрашивает Мария Николаевна безнадежным голосом. – „А чего это?“ – дурацки тараща глаза, переспрашивает Изюмка. „Бросьте, Мария Николаевна! – решительно прерывает начальницу Тамара Михайловна. – Он же неполноценный, это сразу было видно. Яблоко от яблони… Послушай, мальчик, и постарайся меня понять. Больше ты в зоопарке появляться не будешь. Понял? Если только с классом, на экскурсию. И никак иначе. Если я или еще кто-нибудь хоть еще один раз увидит тебя на секторе, то этот день будет последним рабочим днем Сергея Ивановича. Его уволят. Понял? Я думаю, ты ведь не хочешь, чтобы ему было плохо, правда?“ – „Да,“ – кивает Изюмка. – „Ну так уходи сейчас же и больше никогда… Слышишь? Никогда! Здесь не появляйся!!“ – от начала к концу голос Марии Николаевны повышается от шепота до крика.

Медленно, стараясь не споткнуться, Изюмка идет в рабочую комнату, одевается, берет из шкафчика подаренные Серым краски и идет к выходу.

Тамара Михайловна и Мария Николаевна стоят по обе стороны двери как швейцары в ресторане.

„И больше никогда, слышишь?!.“ – говорит Мария Николаевна, – „Если хочешь добра Сергею Ивановичу,“ – добавляет Тамара Михайловна. – „До свидания!“ – говорит Изюмка.

На свежем воздухе ему стало легче. Но что-то еще оставалось несделанным. – „Волк!“ – вспомнил Изюмка и свернул на боковую аллею.

Моросил мелкий дождь, смеркалось, посетителей почти не было. Утренняя смена ушла, вечерняя еще сидит в бытовках. Курят, треплются.

Изюмка подошел к заборчику. Волк вскочил, встряхнулся, просунул морду сквозь решетку, улыбаясь и помахивая хвостом.

Изюмка перелез через заборчик, потрепал волчий загривок, потом решительно отодвинул засов и показал Волку, что дверь открыта.

„Вот! – сказал он. – Я ухожу. Я ничем не могу тебе помочь, кроме этого. А теперь решай сам. Я даже смотреть не буду.“

Он еще раз погладил волка, заглянул в желтые, умные глаза и пошел прочь, мысленно прощаясь со всем, мимо чего проходил.

Потом он шел домой пешком и промок насквозь, но не замечал этого. Голова совсем прошла и настроение стало почти хорошим. – „Серого они не найдут – это ясно, – думал Изюмка. – Решат, что вышел. Он проспится, все поймет, доделает, что надо. А завтра объявят ему выговор и скажут, что меня выгнали… Жалко, конечно, что так вышло, но все же на работе останется.“ – Внезапно дождь стал каким-то другим – мягким и теплым, Изюмка поднял лицо к небу и на лоб ему упали влажные и рыхлые хлопья первого снега. – „Соловей кукушку долбанул в макушку,“ – отчего-то вспомнил Изюмка и засмеялся.

И заторопился домой. Ему захотелось убедиться, что Варька еще не ушла в монастырь. Он кружил по незнакомым улицам, на которые забрел, не заметив этого, и улыбался. И совсем не чувствовал себя побежденным. Потому что все сделал как надо.

А среди подмытых корней плакучей ивы, свернувшись калачиком, лежал Волк и ждал темноты.

Он знал, что его хватятся не раньше, чем утром, потому что вечером люди не заглядывают в клетки. Он знал, что его будут искать и преследовать. Он не знал, где находится лес, который снился ему по ночам. Лес, в котором пол сделан из мягкого мха и опавших листьев, а крыша из переплетенных ветвей деревьев. Лес, в котором так много острых, дразнящих, незнакомых запахов.

Но он знал, что этот лес есть. И когда совсем стемнеет и перестанут грохотать страшные городские звери, он вылезет из своего убежища и будет бежать строго на север по пустынным ночным улицам.

Он знал, что лес далеко, а кругом будет беда. Он – Волк, а город не место для волков. Но, может быть, люди не поймут сразу, и он успеет. Ведь он похож на собаку. Если не приглядываться, он очень похож на собаку. И он будет бежать изо всех сил. Может быть, он прорвется.