Излом

Она вошла в полосу света и сквозь прозрачную ткань кофточки ясно различил нацеленные на меня груди с нагло торчащими крупными сосками.

— Этот бюстгалтер называется «Анжелика», — смеясь, обьяснила она, видя мой ошарашенный вид.

Настроение у неё стало игривое, особенно после тостов за концерн «32».

— Хочешь посмотреть, что это за лифчик? — встала она в полосу света, плавно раскачивая корпусом вперёд и назад. – Внимание! – быстро сняла кофточку.

Мои глаза заблестели от восхищения.

Она громко рассмеялась и, стоя на месте, стала двигать корпус не только вперёд–назад, но и в стороны.

— Малыш хочет ещё что-нибудь увидеть? – веселилась она.

Грудь действительно была восхитительна. Бюстгалтер охватывая её со всех сторон, оставлял открытым сосок с розовым ореолом вокруг.

Я и так наслаждался прекрасной картиной, но на всякий случай покивал головой: «Конечно хочет».

Марина танцуя, медленно таяла в полумраке. Я любовался грациозно двигающимся силуэтом. Через минуту она возникла в полосе света уже без юбки.

«Это атас»! – расслабил узел галстука и откинулся в кресле, любуясь её ногами, тонкой талией и волнообразными движениями тела.

В это время мне в лицо полетела «Анжелика».

Дыхание стало как у альпиниста, без отдыха покорившего Эльюрус, когда увидел свободные и тугие груди, подрагивающие в такт движениям. Из всей одежды на ней остался лишь малюсенький прозрачный треугольник материи спереди и теряющаяся между подрагивающими ягодицами тесёмочка сзади. Это было уже свыше моих сил.

Плавно покачивая бёдрами, она медленно кружила передо мной, показывая себя. Живот её то вздымался, то опадал. Тонкий запах дорогих духов пьянил сильнее коньяка. Руки её ловко развязали мой галстук. Я хотел обнять её за талию, но выгнувшись телом, она выскользнула из обьятий.

— Представление не окончено, — прошептали её губы и она исчезла в полумраке, появившись уже обнажённой…

Утром, первым после поцелуя словом Мальвины было: «Колоссально»! Не знаю почему, это так нас развеселило, что мы буквально катались в постели от смеха.

Этот день решил сделать выходным, но всё же полчаса посидел у телефона, давая указания заместителям, и предупредил жену, о неотложном деле. выпив кофе, повёз Марину на природу, в купленный колхоз. В душе я продолжал называть его «Анчар».

Погода наладилась и с утра светило солнце. Маринка была просто счастлива, видно, давно не выезжала из города.

— Всё устрою как у русского помещика, — важно обьяснял ей, — вот здесь поставлю особняк с колоннами и огромным балконом. Летом чай буду пить и на Волгу любоваться. В Англии куплю русских борзых, в России настоящих собак этой породы не осталось. На охоту стану ездить, зайцев травить. Словом, всё, как в девятнадцатом веке, — расписывал ей свои мечты.

5

Через неделю ко мне в офис заехал Кабанченко.

— Приятно вас видеть, – пожал ему руку.

«А не видеть ещё приятнее», – добавил про себя.

— Избираться в новый парламент надумал, – плюхнулся он в кресло.

То время, когда я мотался к нему в администрацию, кончилось, хотя он и стал городским головой.

— А я-то причём? Избирайся!

«Сейчас станет деньги клянчить…»

— Поддержишь мою избирательную компанию? – заглянул мне в глаза.

— Это в каком смысле? – прикинулся валенком.

— Материально, в первую очередь, и пусть твои аналитики разработают предвыборную программу, платформу, так сказать…

«Блин, и ведь пройдёт, особенно, если я им займусь! Платформа ему нужна…»

— Хорошо! – хлопнул себя по коленке. – Подумаем, Егор Александрович, а сейчас, извини, некогда.

— Понимаю, понимаю, – забормотал он, – подумать непременно надо… Ну так я пойду, позвоню попозже.

Программу ему разработали патриотическую с элементами рыночной экономики.

И понеслось…

Мои мужики расклеивали листовки, а доверенные лица, опять-таки из моих ребят, расхваливали Егора Александровича на собраниях трудовых коллективов.

Конкурентом, причём удачливым, оказался заместитель Кабанченко. Язык у зама подвешен был как надо, кости из него давно вытащили – говорил проще, доходчивее, чем шеф. И материально его кто-то поддерживал по–крупному.

— Ой, пролечу! Вскормил змею на своей груди, – переживал мэр.

«Обидно будет, – думал я – вложил в избирательную компанию немало».

В конце июля Менлибаев пришёл требовать вишнёвую «девятку».

— Как и договорились, хозяин, – совал в нос газету, – заказанного авторитета убрал.

Бегло просмотрел статью и разглядел фотографию, на которой истекал кровью лаврушник с ножом под сердцем.

— Разве я велел его убивать?..

— Неважно! Доставать-то больше не будет…

«Девятку» Газиз получил, но я чувствовал себя ограбленным, ведь за оскорбление он и так бы его завалил…

После нападения на квартиру за мной в четыре глаза наблюдала седенькая старушка. С самого утра она садилась на скамейку у подъезда и, по–моему, даже записывала время моего приезда и убытия. Впрочем, следила она за всем домом – кто что купил, во сколько пришёл, пьяный или трезвый, на какой машине приехал… Единственно, чего она не терпела, это Пашкин новый «лимузин». Когда он с гордостью подъезжал к подъезду, уходила домой, выкрикивая ругательства: