Измайловский парк

— Меня папа тогда убьет! — шептала она.

— Да ладно, не убьет! — отмахивался Валерий. — Это все так говорят для красного словца. Не бойся, я буду очень осторожным.

И был. Он тоже не нуждался в лишних неприятностях и осложнениях в виде незаконнорожденных детей.

Ему мучительно хотелось рассказать кому-нибудь правду, и не ради совета, а чтобы излить душу. Она без слов иногда задыхается. А иногда и от слов тоже. Ему было бесконечно жалко Женьку. Она пострадала сильнее всех и вообще без вины виноватая. А может, признаться ей во всем? Выложить всю подноготную как на духу? Это тяжко, сложно, мучительно — признаваться в содеянном, но ложь еще ужаснее просто сама по себе. Страшнее лжи, наверное, лишь предательство, но они ведь двоюродные брат с сестрой. А Панин сейчас вконец запутался, и другого выхода, кроме раскаяния и откровенного признания, у него нет. Но кому она нужна, эта правда?..

«Чистосердечное признание смягчает меру наказания, — мрачно думал Валерий. — Определенную, вынесенную лично тобой меру наказания твоей собственной душе, которая вся истерзалась. Ты сейчас жалеешь себя самого, это естественно. А ты забудь о себе и жалей Женьку и Арама, вспомни о них, подумай… Ведь им приходится несладко, а будет — еще хуже. Хотя боль при операции и после нее сулит надежду на хорошую жизнь».

После поездки с плеч Панина словно свалился один тяжелый камень, но эта другая беда. Этот обман… Зачем Валерий на него отважился? Он точил душу Валерия, изматывал и требовал разрешения.

Иногда Валерий пробовал обдумать случившееся. От собственных мыслей становилось еще горше и тоскливее.

Он пытался оправдать себя тем, будто и понятия не имел, что у Арама все так серьезно. Валерий был уверен, что здесь рядовая дежурная влюбленность, каких множество. Они обычно следуют одна за другой, не оставляя в сердце глубоких отметин.

Но существовала еще одна, более серьезная причина, по которой Панин дерзнул совершить подлость и отважился на предательство. В этой причине Валерию не хотелось признаваться даже самому себе. Он пытался ее забыть и вычеркнуть, но ничего не получалось. Оказалось, что он на редкость тщеславен, амбициозен и готов воспользоваться любым поводом и предлогом, чтобы подчеркнуть свою силу и авторитет, лишний раз доказать свое преимущество перед другими. И Женька стала всего-навсего зацепкой, чтобы Валерий вновь сумел покрасоваться, важно выпятить грудь и горделиво заявить: «Видите, каков я? Ни одна девица не пройдет мимо! Так и липнут! А я тут ни при чем!»

На самом деле он отлично сознавал, что при чем, и еще как при чем. И вообще все выглядело куда грязнее и хуже, чем он пытался себе сейчас доказать. Существовала еще одна, третья подоплека вероломства Панина. Она и стала главной. Но рассказать о ней Валерий решился бы только под страхом смерти.

Панин чувствовал себя совсем отвратительно. Ну почему он так себя ведет? Почему не может жить спокойно, как мать? Почему он вечно лезет куда-то, куда-то вмешивается, чего-то ищет?

Валерий вздохнул и внезапно вздрогнул.

И с тоской вспомнил, как всегда элегантен отец в любых одеяниях, даже в мятом больничном халате.

Комната Светлане очень понравилась, тихая ласковая хозяйка — еще больше, и они сразу договорились, что Света переезжает.

— Я помогу, — пробурчал Арам.

Светлана не могла сдержаться и чмокнула его в щеку.

Как-то все слепилось и слилось в одну тягостную думу о Женьке… И Араму хотелось любыми способами сбросить с себя эту тяжесть, освободиться, легко выдохнуть и забыть… Если бы можно было забыть… И может быть, как раз Света…

Они приехали в общежитие. Света проворно собрала свои нехитрые вещички, отказавшись от помощи Айрапетова, который сидел на стуле, мрачно рассматривая жалкую комнатенку с бурыми стенами и промокающим потолком.

— Мужская помощь мне будет нужна позже, — объявила Светлана.

Появился комендант общежития — мужик лет пятидесяти, успевший к вечеру хорошо поддать. И заорал:

— Светка! Да ты чего, ёбнулась, что ли?!

Арам нахмурился еще больше. Светлана покраснела.

— Павел Иваныч, я уезжаю. Деньги заплачены.

Комендант продолжал кричать:

— Да я не о том, девка, что мне твои деньги?! Плевал я на них! Ты мужика где взяла?! Черномазого этого?! Тебе русских нету?! В России живем!

Арам сжал кулаки и вспомнил Валеркину науку. Светлана полыхала яркой помидоркой и смотрела испуганно то на одного, то на другого.

— Нет, девка, что же это такое?! Ну, ты хороша! А помнишь, что мне обещала?! Нет, Светка, это что же, в самом деле? Ты другого не могла притащить?!

Светлана попыталась его образумить:

— Павел Иваныч, мы потом с вами все обсудим, когда вы проспитесь, а сейчас идите и ложитесь, пожалуйста, спать!

Но тот хохотал и петушился:

— А чё? Я и сейчас прекрасно могу обсуждать, меня не надо раньше времени спать ложить! — И дальше посыпались фразы, в которых и печатных слов почти не было.

Светлана не выдержала:

— Павел Иваныч! Я с вами когда-нибудь матом ругалась?! Я ни разу ни с кем на матах не общалась, сколько у вас живу! И с нами попрошу не выражаться!

Арам хмыкнул:

— Милицию вызывать не придется?