Измена

— Обязательно умрет. Вот пойду к нему и скажу, чтоб умирал здесь.

Мне не пришлось привести в исполнение эту угрозу. Я, правда, ушел спустя несколько минут, но не на улицу, а к себе. Об этом просила Леночка. Уткнувшись головой в подушку она рыдала. Я стоял рядом.

— Я — сволочь. Хорошо?

Ответа не было. _

— Слышишь, — я сволочь!..

— Уйди, уйди...

Ну, я и ушел. О продолжении дружбы нечего было думать. Но как вести себя при неизбежных встречах в аудитории? Почему-то этот второстепенный вопрос волновал меня больше всего. Разрешился же он очень просто. Сама Леночка подошла ко мне во время большой перемены:

— Я наглупила вчера. Ты не подумай — это все от геометрии.

— Брось, пожалуйста, — я виноват.

— Да нет же, геометрия меня замучила. Вот и случилось.

Так мы все и свалили на геометрию. В тот же вечер ссора была забыта.

Несколькими днями позже я вошел к Леночке. Швырнул кролика на стол и стал ходить по комнате с озабоченным видом. Мое волнение не скрылось от Леночки:

— Что случилось?

Я усмехнулся желчно и продолжал ходить. Так, вероятно, ведет себя кормилец семьи, который только-что получил расчет от хозяина. А положение мое было близко к этому: сегодня я убил последнего кролика. Ни в саду, ни на развалинах их больше не было. Помогал ли мне тайный конкурент или я сам оказался таким прожорой, — во всяком случае, весь род был истреблен. Оставалась только одна беременная кроличиха. Глупо убивать будущую мать раньше, чем она принесет приплод. Правда, на чердаке нашего дома есть кошки. Но там орудует Федя Комаров. Я не мирюсь с мыслью о браконьерстве. Его кошек с’ест он сам. Мне же придется идти на эстокаду. Но что такое полфунта хлеба для двоих?..

— Почему же ты волнуешься, наконец?

Я рассказал. Леночка слушала очень внимательно. Она меня перебила только когда речь зашла о беременной кроличихе:

— У ребят — рогатки. Теперь резины такой нет.

«Меня ребятами не подковырнешь» — думал я и смотрел на Леночку. Несколько раз она порывалась открыть рот, но что-то ее удерживало.

— Скажи, — и она снова запнулась, — скажи, может быть, подойдет моя подвязка? Не смейся. Дать?

Куда уж там смеяться! Ее предложение смутило меня. Я не мог утаить это чувство: покраснел, покрылся испариной, а Леночка, которая минуту назад так боялась смеха, сама принялась хохотать. Вероятно, надо мной.

— Давай попробуем... Чудак ты с восемнадцатого года!

Юбка слегка приподнялась. Я увидел колено, оно стягивало ногу, делило ее на две половины: тайную и явную. Чулок кончался где-то очень высоко. Нога открывалась моему взору по мере того, как юбка уходила вверх легкими складками. И вдруг розовая полоска, полоска тела, освобожденного от всего.

Я закрыл глаза. Леночка вернула меня на землю.

— Ну, возьми же, не бойся, не укусит.

В руке у меня была подвязка — зеленая с матерчатой каемкой по краям.

 — Резина крепкая, а пряжку можно отодрать. Попробуй.

Подвязка у меня. Да, резина, действительно, крепкая. Боясь собственного голоса, я кивнул Леночке.

— Значит завтра у нас будут галки?

Я снова кивнул.

— Ура! — Леночка от удовольствия затопала ногами. — Ура! Ура!

Теперь я стал выстругивать рогатку. Моя хозяйка взялась было за книгу, но отбросила ее скоро. Она запела. Как всегда, в обычной позе. Я не догадался во время оставить свою работу и в результате порезал палец. Довольно глубоко. Крови не было в первое мгновение, но потом она потекла ручьем на рубашку, на брюки. Леночка тотчас заметила мое несчастье и бросилась помогать. Чистой косынкой она перевязала царапину. Боли я почти не ощущал, ничто не мешало мне радоваться этим легким прикосновениям.

— Теперь тебе хорошо?

Пришлось сознаться: да, хорошо.

— Рубашка-то вся в крови. Сейчас замою.

Концом полотенца, смоченным теплой водой, Леночка стала оттирать пятна. Для удобства она расстегнула засаленный ворот гимнастерки. Ее ладонь касалась моей обнаженной груди. Тогда у меня и созрела твердое намерение поцеловать Леночку. Только я не знал куда: в лицо или в руку. Целовать сразу в лицо я не решался. Просто боязно было. А целовать руки я считал предосудительным для комсомольца. В тяжелых сомнениях прошли несколько минут. Вот она уже взялась за последнее пятнышко. Сейчас все будет кончено. «Куда же, чорт возьми, целовать?» Я посмотрел на губы, собранные в деловую гримасу, — разве можно целовать такое строгое лицо? Оставалась рука. Я уже потянулся к ней, забыв всякую честь, но в этот момент Леночка поднялась и ушла с полотенцем, перекинутым через плечо.

— Смотри, как получилось? Почти незаметно.

Знай Леночка о моем намерении, и она, пожалуй бы, повременила, но я молчал. Время было упущено, и нового случая в этот вечер не представилось.

«Ну, ничего, — утешался я по дороге домой, — зато мы поженимся».

Первая охота на галок оказалась удачной: какие-нибудь полчаса на морозе — и я убил трех птиц. Леночка их отлично изжарила. В этот день мы не занимались и сразу после ужина ушли на собрание. Вопрос, вероятно, разбирался важный, потому что докладывать приехал председатель губпрофсовета. А это — редкий гость на студенческой сходке.