Измена. Право на семью

— Тем не менее тот старик был готов за нее драться, — зло и тихо отвечаю я. — Значит, ценная.

— Так ты от нее отказываешься? — Валерий холодно улыбается. — Или нет?

— Отказываюсь.

— Хорошо, — отставляет бокал и тянется к коробке. — Тогда я могу сделать с ней все, что посчитаю нужным.

Но я опережаю его. Подхватываю коробку, не осознавая своего порыва, и прижимаю к груди:

— Не смей!

— Все же не отказываешься? — ухмыляется. — Кажется, я начинаю тебя немного понимать. Нет значит да?

— Нет, — рычу я.

Мама молча наблюдает за нами. Чувствую себя глупо, но позволить Валерию разбить милую вазочку с аистом я не могу. И ведь он это сделает, чтобы сделать мне больно. Это будет его жестокая мужская игра против жены-истерички.

— Зачем ты пришел и испортил нам вечер? — шепчу я.

— Я испортил вечер тому старику, у которого из-под носа увел вазочку, — Валерий мягко посмеивается.

— Так ты пришел испортить вечер старику?

Мама отправляет в рот канапе, медленно жует и переводит взгляд с меня на Валерия, ожидая его ответа.

— Пришел посмотреть на тебя.

Мама закусывает шпажку от канапе и на меня теперь смотрит, а я могу лишь медленно моргнуть и сглотнуть. На ум совершенно не приходит едкого и острого ответа, чтобы заткнуть Валерия.

— И я не помню этого платья, Вика.

Молча кладу коробку на колени и осторожно ее открываю. Сделаю вид, что Валерия тут нет, но сердце, что бешено колотится в груди, не намерено замедлить свой бег. Откладываю крышку, разворачиваю мятую пергаментную бумагу и подхватываю милую фарфоровую крошку. Красивая, нежная и очень тонкая работа. Да, вряд ли она имеет реальную цену в полмиллиона рублей, но мне очень нравится эта розовая глазурь и тонкое горлышко. Немного разворачиваюсь вправо чтобы рассмотреть ее под светом хрустальной люстры.

Официант у соседнего стола с хлопком открывает шампанское. Я вздрагиваю, и вазочка выскальзывает из моих вспотевших пальцев. Как в замедленной съемке, вазочка касается мраморного пола и разлетается на осколки. Я даже звука не слышу, а сердце будто останавливается. Я поднимаю взгляд на Валерия, и сквозь гул слышу его голос:

— Вика, это всего лишь ваза.

По ногам бежит холодный сквозняк, и к коленям поднимается волна дрожи. Во рту пересыхает, в висках пульсирует кровь.

— Да, — мама не шевелится и не моргает. — Лишь ваза. Вика…

А у меня такое ощущение, что весь мир рухнул. Тихий удар сердца в груди, к горлу подкатывает ком слез. Ресницы дрожат и губы немеют.

— Вика, смысл был не в вазочке, — говорит Валерий, — а в благотворительности и помощи нуждающимся. Вика… Для этого все и организованно.

Я ее сама разбила. Хотела защитить от Валерия и сама выронила. К нашему столику подскакивает испуганная официантка, садится на корточки и аккуратно собирает кусочки розового фарфора.

— Вика, — мама тянет руку ко мне, — милая, это к счастью. Слышишь, Вика…

Я слышу, но слов не понимаю. Меня будто молотком по голове ударили. Прямо по макушке.

— Вика, — Валерий поддается в мою сторону и вглядывается в глаза, — это просто милая и красивая безделушка.

— Я хочу домой, — встаю, и пустая коробка падает на пол к осколкам. — К Соне. Уже поздно.

— Может, можно склеить? — официантка поднимает на меня взгляд. У нее на ладони четыре осколка. — Есть специальный клей для фарфора.

Я слабо улыбаюсь и плетусь мимо столов к выходу, как в тумане. Вместе с этой вазой у меня и сердце раскололось на части, как тонкий японский фарфор.

— Вика, — меня нагоняет мама, — милая моя, — прижимает к себе, — ну что ты, моя хорошая…

— Хочу к Соне, — сипло шепчу я.

— Идем, — мама выводит меня из зала. — Я рядом, Вика. Рядом. Ничего страшного не случилось. Это всего лишь ваза.

Глава 32. Ты ее обидел

— Какого черта, Валер?! — на меня с порога накидывается разъяренной тигрицей Нина, мать Вики. — Ты где был?! Шесть утра!

— Тихо, — хватаю ее за запястья. — Руки при себе держите.

— Какой же ты гад! — рявкает мне в лицо. — Тупой еще ко всему! Это не я должна была за ней бежать, а ты!

— С дороги, — аккуратно отодвигаю ее в сторону и шагаю в гостиную.

— Где ты был?!

— А вам какое дело?

— К шлюхе своей побежал, да? — рычит мне в спину.

— Возможно, — зеваю и с хрустом разминаю шею.

Конечно, где же еще я мог быть всю ночь? Только у шлюхи.

— Бессовестный, — шипит Нина и следует за мной. — Да что у тебя в голове, Валера? Как так можно?

— Не знаю.

Шагаю через столовую, опять зеваю и захожу на кухню. Мне надо выпить кофе, чтобы немного прийти в себя. У меня в голове не мозг, а мокрая вата.

— Негодяй!

— Ага.

Пять минут вожусь с туркой, выслушивая гневные оскорбления от любимой тещи, которая аж захлебывается в ненависти ко мне.

— Юра такого не потерпит, — говорит она, когда я сажусь за стол с чашкой черного и густого кофе.

Я так устал от угроз, что они меня совершенно не трогают. Даже если сейчас на кухню ворвется Юра с намерением сломать мне коленные чашечки, я лишь зевну и сделаю глоток крепкого кофе.

— В тебе нет ни капли чести и достоинства.

— Угу, — лезу во внутренний карман пиджака и ставлю перед собой розовую вазочку с аистом.