Измена. Право на сына (СИ)

— Не только то, как я разрыдался, — продолжает он. — Память вернулась… — замолкает на секунду и недобро усмехается, — Улиточка.

Глава 47. Ревность

— Ульяна, — приподнимаюсь на руках. — Меня зовут Ульяна.

Оглядывается, зло щурится и тихим шепотом, что пробирает до самых костей, спрашивает:

— что, была готова отдаться пьяному нытику, если бы он был чуть настойчивее?

Недоуменно молчу, затем возмущенно моргаю, а через секунду смеюсь. Видел бы он себя сейчас со стороны. Лохматый, бледный и разъяренный.

— Ты ревнуешь к самому себе? — вскидываю бровь

— значит, была готова раздвинуть ноги, — цедит он сквозь зубы.

— Это, правда, смешно, Макар, — я опять смеюсь. — Ты себя слышишь? Давай, назови меня еще и шлюхой за то, что обнимала законного мужа.

Судя по его взгляду, он хочет так и сказать. Медленно выдыхает, крылья носа вздрагивают в гневе, и на щеках гуляют желваки.

— Верни того Макара, — шепчу я. — Он был разговорчивым.

Я хочу его подразнить. И имею право за все эти одинокие ночи, блеклые дни и апатию, в которой я задыхалась.

Макар встает, поправляет ворот рубашки и скрывается в ванной комнате, бесшумно прикрыв дверь.

— Узнаю того самого Макара, который просто уходит от диалога, когда ему что-то не нравится и когда ему нечего ответить.

Сжимаю переносицу. Сейчас он удовлетворит свои физиологические потребности, сходит в душ, выпьет кофе и устроит мне сладкую жизнь.

— НУ, что там? — с шепотом в комнату заглядывает бледная Дина

— Вернулся старый Макар, — едва слышно отвечаю я и массирую виски.

— Мне и новый не очень нравился.

— Дина, мне тут все прекрасно слышно, — доносится глухой и злой голос Макара.

— А про мою премию за то, что я лучшая в мире няня, вы, вероятно, забыли, да? — Дина входит в спальню и скрещивает руки на груди, глядя на дверь ванной комнаты.

— Про лучшую няню, Дина, не было ни слова, — недовольно отвечает Макар.

— Уходите от ответа, — Дина сводит брови вместе. — Премия будет.

— Какая ты меркантильная дрянь, — рычит Макар за дверью.

Я жду, что наша няня обидится, оскорбится, но она лишь усмехается и заявляет:

— А вы не отвечаете за свои слова!

— Дина, мать твою, я на унитазе сижу! — Макар повышает голос. — Ты еще ворвись прямо сюда, чтобы окончательно меня добить!

— тогда кофе?

— Да, будь добра.

— С молоком и с сахаром?

— Дина!

Кажется, что аж дверь от баса Макара дрожит и слетит с петель.

— Боже, какие мы нервные при похмелье, — шепчет она и кидает на меня недовольный взгляд, ожидая поддержки.

Однако я молча встаю, приглаживаю растрепанные волосы и выхожу из комнаты.

— Хотя, наверное, не кофе, а аспирина ему выпить, — Дина семенит за мной. — Лучше яда ему плесни.

— Думаешь, поможет?

Резко разворачиваюсь к ней, и она улыбается:

— Не только старый Макар вернулся.

— Иди вари кофе, — сжимаю кулаки, — раз тебе так хочется премию выбить.

Она молча опускает взгляд и пялится на мою грудь. Не дождавшись реакции, поднимает взор и шепчет:

— Молоко, Уля.

Я опускаю взгляд. Недоуменно смотрю на влажные пятна на пижаме и не сразу соображаю, что происходит. Разве может молоко взять и вернуться всего за одну ночь? И это совсем нелогично. Я сейчас испугана, рассержена, растеряна, и во мне нет умиротворения и баланса.

Оторопь сходит, и я чувствую, как ноет грудь под пижамой. Сглатываю и поднимаю недоверчивый взгляд на Дину, которая примиряюще гладит меня по плечу:

— я бы могла подсыпать Макару мышьяка.

Я на секунду опешив от ее улыбки милой и доброй маньячки, я открываю рот и подбираю слова, чтобы мягко ее разубедить в ее планах.

— Я шучу.

Из детской доносится обиженный плач Артема, и торопливо кидаюсь к двери:

— Приготовь смесь, пожалуйста.

— Зачем?

Оглядываюсь и шепчу.

— Он же, наверное, голодный проснулся.

А затем о своем существовании напоминает моя грудь едва заметной пульсацией.

— Точно, — говорю я и решительно вхожу в детскую. — Мама тебя слышит, мама рядом.

Артем кривится, фыркает и опять в голодном крике открывает рот. Торопливо расстегиваю пижаму, подхватываю сына на руки и прикладываю его к груди. Он отворачивается, с подозрением смотрит на меня, снижая крики до покряхтывания и я мягко прижимаю к себе:

— Да, сегодня без бутылочки.

Через минуту я сижу и покачиваюсь в кресле, вслушиваясь в сопение Артема, который голодно причмокивает. Тонкая нить нашей связи, что, казалось, была разорвана, цела. Чувство вины перед сыном меня отпускает и в сердце возвращается солнечным ручейком любовь и нежность. Я так скучала по этому ощущению тихого уединенного счастья в углу детской.

— Молоко вернулось? — раздается надо мной мрачный голос Макара.

Открываю глаза. Стоит надо мной и делает глоток кофе из белой фарфоровой чашечки.

— Ты знал… — тихо отзываюсь я.

— я же не идиот, — щурится. — Дина и при мне мешала смесь, когда приезжала.

Она в своей сумке не бутылочки сцеженного молока с собой таскала, а банку смеси.

Знал и ничего не предпринял. И даже не позвонил, чтобы узнать, как я и почему молоко пропало.

— Узнаю эти глаза, — усмехается. — Разочарована вторым Макаром?