Измена, сыск и хеппи-энд

Вика хотела держаться беспечно, но ничего не получалось. Типичный мусор пикника и огромное черное кострище казались ей остатками пиршества каннибалов. Она пожалела о том, что повела детей по этой заглохшей дороге. Надо было пойти по просеке, расчищенной для шоссе европейского уровня. Просека, конечно, сулила потери во времени — чтоб попасть на нее со станции, нужно обогнуть како-то лысый холм и насквозь пересечь Дряхлицыно. Это пустяк, минутное дело для машины, но не для ног, детских особенно. Зато на просеке так порезвились бульдозеры, что никакой волк не примерещится!

Бетонная стена “Картонажника”, забелевшая наконец вдали, очень Вику обрадовала. Когда дети забарабанили кулаками в железную дверь, Джинджер отозвался мгновенно: его лай далеко огласил сумрачные леса, почти отчаянно зацарапали изнутри о калитку.

— Раз есть собачка, будут и подснежники! — обрадовалась Анютка. — Подснежники, а не разбойники!

— Римма Васильевна, это я, Виктория! Которая была у вас вчера! — пыталась объясниться Вика, но ее тонкий голосок не мог сравниться с луженой глоткой честного Джинджера. Однако что-то Римме Васильевне расслышать удалось, потому что калитку она открыла.

— Ах, вы с детками? — изумилась она. — Вот это, как я понимаю, ваша дочка? А ты, малыш, кто?

— Гузынин Антон, улица академика Чицына, дом восемь, квартира двести двенадцать, — представился невозмутимый Антон. Римма Васильевна растерялась. Такого скорого и массового нашествия гостей она явно не ожидала.

— Собственно, я не к вам, а к мужу, — утешила ее Вика. — У меня так скверно сложились обстоятельства, что совершенно некуда деть ребенка. Отец, в конце концов, обязан принимать участие в воспитании дочери. А этот вот мальчик — ее сын.

Римма Васильевна снова смущенно покосилась на Антона. Потом она взяла Вику за рукав и отвела в сторонку.

— Я не уверена, но… — прошептала она. — Вы сходите сами в главный корпус, чтобы убедиться. Я их сегодня что-то не видела. То всюду бегают тут под елками, зарядку делают, приседают, извините, целуются. А сегодня тихо!

Неужели проклятой парочке снова удалось смыться? Вика обмерла. Что теперь ей делать посреди леса с двумя детьми!

Она бросила сумку и побежала в гору, туда, где чернели и белели березы, над которыми крыша главного корпуса, грубая и щербатая, еще горела ослепительным закатным отблеском. Но не могли уже поймать этот отблеск ни тусклые окна, ни пловчихи с мозаиками, ни померкшие деревья. Закатный свет пылал на крыше; а дом был мертв. Еще издали Вика осознала это безошибочно — как вчера безошибочно и тоже с первого взгляда поняла, что дом с пловчихами обитаем и едва прикрывает и сдерживает своими облупленными стенами жар бесстыдной страсти. Стены эти сегодня были те же, но ничего, кроме пустоты, за ними не было.