Измена, сыск и хеппи-энд

Вика толкнула незапертую дверь. За дверью открылся серый вестибюль. Вика пошла по длинному коридору. По дороге она попадала то в какие-то медицинские помещения с полуоблупленным белым кафелем, то в темные каморки, то в танцзал, где сорвали пол, вместо которого зияли теперь ямы и торчали бетонные балки. Всюду было пусто. Пахло сыростью, разорением и несчастьем. Вика обежала все здание и вышла с противоположной стороны на террасу. Грязи и мусора здесь накопилось по щиколотку. Ступеньки террасы спускались к большому открытому бассейну. Он был до краев полон талой воды, которая стояла неподвижно, как толстое темное стекло, и, как стекло, была прозрачна — отстоялась. На дне бассейна с неправдоподобной отчетливостью можно было видеть горы палой хвои, черные после зимовки прошлогодние березовые листья, бумажки, причудливо скрученные тряпки и даже что-то небольшое дохлое с хвостом. Вика брезгливо отвернулась от этого безобразия и тут же заметила, что в облупленной стене главного корпуса имеется новенькая белоснежная дверь, а над дверью лампочка под аккуратным колпачком. Ага, вот оно, пресловутое любовное гнездышко! Дверь, разумеется, была заперта, но окошко желтой шторкой занавешено небрежно, и Вике сквозь щель удалось рассмотреть кусок стены, угол стола и угол косо, наспех застеленной кровати (Лариска неряха, распустеха, дрянь!) В другом окне просматривалось всякое спортивное добро: оранжевые луны баскетбольных мячей, полка с гантелями, лес клюшек для гольфа. Да, голубки из “Спортсервиса” симулировали трудовую деятельность, а сами… Вот на одной из стартовых тумб, которые пнями высились у края бассейна, остатки недавней (вчерашней, сегодняшней?) трапезы любовников — три пустые пивные бутылки, россыпь розовых конфетных бумажек. Вика презрительно пнула этот натюрморт носком кроссовки. Одна из бутылок шлепнулась в воду, поплыла, громко глотнула воды и пошла ко дну. Разлетелись мотыльками розовые бумажки. Только теперь, над грязным зеркалом воды, Вику отпустила та жгучая злость, что вчера еще заливала и поглощала ее целиком. Даже Пашка, влюбленный в другую и вчера казавшийся таким желанным, стал вдруг совсем чужим, неопрятным, ненужным. Вике не хотелось теперь ни видеть его, ни злить, но мучать. Менее всего хотелось вернуть. Да никогда! И всего-то надо было подождать несколько дней, чтоб все прошло, улеглось и зажило. Но она, нетерпеливая дурочка, столько всего натворила, такую бурю подняла — до небес! Что теперь со всем этим делать? Куда бежать? В город возвращаться опасно и некуда. Правда, у главных, европейского уровня, ворот стоит стеклянная будка сторожа, и если попросить ключ от этой комнаты с желтыми шторами, то, быть может, получится там переночевать с детьми?

Ворота были наглухо заперты, будка пуста.

— Валерка, сторож, ушел домой ужинать, — пояснила Римма Васильевна, когда Вика возвратилась к кишечному павильону. — Он раньше у нас в санатории инструктором по плаванию работал. Живет в Дряхлицыне. Скоро явится! Только я вам в эту комнату проситься не посоветую. Эти ваши двое там все закурили, замусорили. Валерка говорит, что все три комплекта белья, которые в запасе лежали, они засалили. Лечь не на что, да еще и убирать всю ночь придется. Оставайтесь у меня! Мне не так боязно будет.

Вика обрадовалась. Вот и крыша над головой! К тому же ей никогда прежде не приходилось жить в игрушечном домике посреди леса. Она выросла в панельном доме на шестом этаже и еще маленькой девочкой с завистью глядела сквозь вагонное окошко, как проносятся мимо незнакомые деревья, а под ними зеленые домики, а к домишкам бегут по неведомым своим делам какие-то ребятишки — и тут же все исчезает далеко позади. И ребятишки остаются, и зеленые домики, и огороды с пугалами, и штакетники, и тропинки в лужах от недавнего здешнего дождя; а дальше ведет в лес дорога, по которой Вика никогда не пройдет и останется для нее все то, что там, в тени, за деревьями, за холмом, за вечной чертой горизонта, неизвестно навсегда. Вот бы пойти по такой тропинке и пожить в таком домике! Но Вика всегда ехала из одного большого города в другой и только теперь попала в маленький лесной домик, причем особенно того не желая. Но домик именно такой оказался, как надо: над ним стояли яркие звезды, которые в городе забивает, гонит с неба фонарный свет, вокруг шумели высокие деревья, а внутри громко тикали часы, и вчерашние желтые цветы в стакане хотя и понурили головки, но пахли еще неясным, весенним, предмедовым счастьем.