Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева с американцами

— Не вижу никакого смысла увиливать. — И отметив, с какой скоростью в Восточной Европе происходят перемены, он заключил: — Не думаю, что следует дожидаться следующей встречи в верхах для разговора с русскими обо всем этом. То, что происходит, потрясающе, и, возможно, неформальная встреча с Горбачевым будет весьма кстати… Я хочу посмотреть на него вблизи, почувствовать его, убедиться, что он меня адекватно воспринимает.

Скоукрофт предостерег президента, что отождествлять личность Горбачева с политикой перестройки опасно. Буш с раздражением бросил:

— Слушай, этот парень и есть перестройка!

Он настаивал на том, что встречу с Горбачевым ни в коем случае нельзя превращать в официальщину — никаких пышных церемоний и заранее заготовленных пакетов предложений. Переговоры с Советами о сроках и месте проведения встречи должны, насколько возможно, сохраняться в тайне. Пусть мир узнает об этом событии лишь в самый последний момент.

Во вторник утром, 18 июля, на борту самолета № 1, летевшего в Вашингтон, Буш попросил бланк Белого дома и от руки написал Горбачеву приглашение встретиться с ним до первой официальной встречи на высшем уровне, которая планировалась на 1990 год.

Буш писал: «Позвольте мне сразу перейти к сути настоящего письма. Если Вы не будете против, мне бы очень хотелось сесть и поговорить с Вами. Мне кажется, лучше обойтись без тысячи помощников, снующих у нас за спиной, без извечных бумаг-подсказок и, разумеется, без журналистов, выкрикивающих каждые пять минут: «Кто побеждает?», «Какие соглашения достигнуты?», «Встреча была успешной или провалилась?»

Буш не стал переправлять письмо в Москву через своего посла Джека Мэтлока из опасения, что может произойти утечка информации. Он выждал десять дней и передал запечатанный конверт военному советнику Горбачева маршалу Сергею Ахромееву во время его посещения Овального кабинета. Когда Горбачев вскрыл конверт, он с восторгом узнал, что Буш наконец-то готов встретиться с ним один на один…

В конце июля Бейкер вернулся в Париж для участия в конференции девятнадцати стран по прекращению гражданской войны в Камбодже. Конференция оказалась практически безрезультатной, но дала Бейкеру повод встретиться с Шеварднадзе в частном порядке.

В субботу, 29 июля, Шеварднадзе принял государственного секретаря к обеду в резиденции советского посла в Париже. Бейкер чувствовал запах готовившейся на кухне еды и слышал, как повар — под звуки радио, включенного на полную громкость, — гремит кастрюлями. Временами американцы с трудом могли разобрать, что говорит переводчик Шеварднадзе (он же переводчик Горбачева) Павел Палащенко — лысый, с усами, человек хрупкого телосложения.

Как и в мае, во время ужина с Бейкерами, Шеварднадзе два часа рассказывал о внутренних проблемах своей страны. Он говорил о том, что Горбачеву приходится преодолевать не только межнациональный, но и экономический кризис.

К примеру, в Сибири в начале июля забастовали шахтеры, требуя повышения зарплаты, улучшения жилищных условий и расширения ассортимента потребительских товаров. Вскоре забастовка перекинулась на Украину. Горбачев начал переговоры с шахтерами. Но недовольство советского народа растет день ото дня, причем это относится не только к национальным меньшинствам на периферии Советского Союза, но и к этническим группам русских в центре России.

По словам Шеварднадзе, волнения среди шахтеров служили признаком того, что гражданские беспорядки и применение силы, как это случилось в апреле в Тбилиси, могут произойти в любой точке Советского Союза и, возможно, в гораздо более крупном масштабе. Со временем может возникнуть опасность гражданской войны и диктатуры.

Мрачный монолог Шеварднадзе имел целью не просто проинформировать Бейкера о положении дел в Советском Союзе. Указав на вероятность внутренних раздоров и их подавления при помощи армии, как это было в Тбилиси, он хотел вытянуть из Бейкера хоть какой-то намек на возможную реакцию Буша.

Заглядывая в карточки, Бейкер стал отвечать, взвешивая каждое слово. Он сказал, что не имеет права умалчивать о растущем беспокойстве среди американцев. Если поступательное движение обоих правительств на пути к новому международному климату будет заблокировано порочным кругом гражданского неповиновения и правительственных репрессий, это будет равнозначно «трагедии». Однако, добавил он, правительство США проводит разграничение между «сохранением закона и порядка» и «подавлением свободного волеизъявления».

Бейкеру было бы понятно, если бы Кремлю пришлось применить силу ради предотвращения «бессмысленного кровопролития и национальной розни». Но «мы не поймем» советские власти в случае применения силы для «прекращения забастовок и других форм политической активности». Если такое произойдет, «вы получите с нашей стороны то же отношение, что и к событиям на площади Тяньаньмэнь, а уж отсюда — и вся дальнейшая логика».