Изменник

— Что я за дура, — прочирикала она. — Все это время я думала, что разговариваю со взрослым. Ах, самообман — это самый жестокий из обманов, не так ли? Я позволила себе поверить, что когда-то ты был истинным джедаем, а на самом деле ты всего лишь мокрый трясущийся птенец, орущий из-за того, что твоя мать не торопится накормить тебя.

— Ты… ты… — Джейсен запнулся. — Как ты можешь… после всего, что ты сделала…

— Что я сделала? О, нет, нет, нет, малыш из семьи Соло. Теперь речь идет о том, что сделал ты.

— Я ничего не сделал!

Вержер оперлась на стену в метре от него. Она медленно поджала свои птичьи колени, переплела пальцы, поднеся ладони к своему очаровательно усатому рту, и уставилась на него поверх костяшек.

После долгого, долгого молчания, в котором эхо выкрика «Я ничего не сделал!» звенело до тех пор, пока лицо Джейсена не начало пылать, он услышал:

— Именно.

Она склонилась ближе, будто решила поведать неприличный секрет.

— Не так ли ведут себя дети? Вопят, вопят, вопят, сжимают пальцы и колотят пятками… в надежде, что взрослый заметит и среагирует?

Джейсен наклонил голову, борясь с внезапно нахлынувшими горячими слезами.

— Что я могу поделать?

Вержер снова откинулась и засопела.

— В большинстве вариантов — висеть в этой комнате и страдать. И пока ты продолжаешь это делать, знаешь, что происходит?

Джейсен обратил на нее несчастный взгляд:

— Что?

— Ничего, — бодро сказала она и раскинула руки. — О, рано или поздно, я полагаю, ты начнешь сходить с ума. Если повезет. Однажды ты можешь даже умереть.

Ее гребень сложился и стал серым, как ствол бластера.

— В пожилом возрасте.

Джейсен уставился на нее с открытым ртом. Он не смог бы вынести еще одного часа в «объятиях боли», а она говорила о годах. О десятилетиях.

О всей оставшейся жизни.

Он обнял свои колени и уткнулся в них лицом, расплющив свои глазные яблоки о коленные чашечки, как будто хотел через них выдавить из головы весь скопившийся там ужас. Он вспомнил дядю Люка в дверном проеме навеса на Белкадане, вспомнил, каким печальным было у того лицо, когда он прорывался сквозь заслон йуужань-вонгов, захвативших Джейсена; вспомнил, как быстрым уверенным движением Люк сорвал имплантант послушания с его лица своим ненастоящим пальцем.

Он вспомнил, что дядя Люк не придет за ним на этот раз.

Никто не придет.

Потому что Джейсен умер.

— За этим ты все время приходишь сюда? — пробормотал он в свои скрещенные руки. — Чтобы злорадствовать? Унижать побежденного врага?

— Разве я злорадствую? Разве мы враги? — спросила Вержер озадаченным голосом. — И разве ты побежден?

Ее неожиданно искренний тон застал его врасплох; Джейсен поднял голову и увидел, что насмешка исчезла из ее взгляда.

— Я не понимаю.

— Это-то как раз ясно, — вздохнула Вержер. — Я дарю тебе подарок, Джейсен Соло. Освобождаю тебя от надежды на спасение. Разве ты не видишь, как я пытаюсь помочь тебе?

— Помочь? — ожесточенный смех Джейсена обернулся кашлем. — Тебе нужно подучить общегалактический, Вержер. На общегалактическом то, что ты сделала со мной, зовется другими словами.

— Да? Тогда, возможно, ты прав, и у нас всего лишь лингвистические разногласия, — Вержер опять вздохнула и уселась еще основательней, уперев руки в пол перед собой. Она перенесла на них весь свой вес, напоминая при этом больше кошку, чем птицу. Вторичные внутренние веки прикрыли ее глаза.

— Когда я была очень молода… моложе, чем ты, малыш Соло — я нашла куколку призрачной моли в конце цикла ее развития — в коконе, — сказала Вержер отстраненно и как-то грустно. — У меня уже был кое-какой опыт обращения с Силой; и я смогла почувствовать ее боль, панику, клаустрофобию, ее отчаянную борьбу за освобождение из кокона.

Все было так, как будто этот мотылек знал обо мне и взывал к моей помощи. Как я могла отказать? Коконы призрачной моли состоят из полимерных силикатов — очень, очень жестких — а сами мотыльки так хрупки, так прекрасны: нежные существа, чье единственное предназначение — петь в ночном небе. Так что я сделала то, что ты назвал бы помощью — я взяла маленький столовый нож, чтобы разрезать кокон и помочь мотыльку выбраться наружу.

— О нет, ты не сделала этого, да? Пожалуйста, скажи, что ты не сделала этого, — Джейсен закрыл глаза, заранее сожалея о печальном, как он чувствовал, окончании рассказа.

В его коллекции некоторое время была призрачная моль. Джейсен помнил, как наблюдал за ростом личинки, чувствуя благодаря своему дару ее безмятежное удовлетворение от поедания порванной изоляции и раскрошенного дюракрита; он помнил, как мотылек расправлял темные, красиво оттененные крылья по прозрачному полимеру клетки; помнил волнующую трель лунной песни призрачной моли, выпущенной из клетки и летящей в смешанном сиянии четырех лун Корусканта.

Джейсен помнил отчаянную панику, которая изливалась на него сквозь Силу в ту ночь, когда мотылек готовился освободиться из кокона.

Он помнил свое желание помочь беззащитному существу — и помнил, почему он этого не сделал.