Изменник

— Нельзя помочь призрачной моли, разрезав ее кокон, — сказал он. — Усилия не вредят ей; борясь за освобождение из кокона, она тем самым наполняет сосуды в крыльях ихором. Если разрезать кокон…

— Мотылек будет искалечен, — торжественно закончила за него Вержер. — Да. Это было несчастное существо — не способное летать, не способное присоединиться к другим мотылькам в их ночном танце под лунами. Даже желобки на его крыльях были чахлыми, так что он был таким же немым, как и неподвижным. В то долгое лето через окно моей спальни до нас иногда доносились звуки лунной песни, а от моего мотылька исходила только печаль и горькое сожаление, что ему никогда не подняться к звездам и не исполнить песню. Я заботилась о нем, как могла — но ты же знаешь, у призрачной моли короткая жизнь. Они проводят годы в стадии личинки, копя силы для единственного лета песен и танцев. Я погубила того мотылька, украла его предназначение… потому что я помогла ему.

— Это не было помощью, — сказал Джейсен. — Помощь означает нечто другое.

— Нет? Я видела существо в мучениях, кричащее от ужаса, и я предприняла меры, чтобы унять его боль и страх. Если ты не считаешь это помощью, то моя способность изъясняться на общегалактическом хуже, чем я предполагала.

— Ты не понимала, что происходит.

Вержер пожала плечами.

— Как и мотылек. Но скажи мне вот что, Джейсен Соло: если бы я поняла, что происходит — если бы я знала, что это за личинка, и что ей необходимо сделать, через что пройти, чтобы стать волшебным созданием, которым она так и не стала — что мне надо было сделать, чтобы ты назвал это помощью на своем языке?

Некоторое время Джейсен обдумывал ответ. Его чувствительность к Силе позволяла ему понимать потребности экзотических существ из его коллекции с чрезвычайной глубиной и ясностью; через это понимание он научился уважать мудрость природы.

— Я полагаю, — медленно сказал он. — Лучшая помощь, которую ты могла бы предложить — это поместить кокон в безопасное место. Крыланы-осоеды охотятся на личинок призрачной моли, и они особенно опасны для только что обернувшейся коконом куколки: на этой стадии личинки наиболее питательны. Так что, наверно, лучшей помощью, которую можно было бы предложить — это присматривать за личинкой, чтобы она не стала добычей хищников, и оставить ее один на один со своей судьбой.

— И, возможно, — осторожно добавила Вержер, — оградить ее от внимания других благонамеренных лиц, которые по своему невежеству поспешили бы на помощь со столовыми ножами.

— Да, — сказал Джейсен, а потом у него перехватило дыхание, и он уставился на Вержер, словно у нее выросла вторая голова.

— Эй… — начал он понимать. — Эй…

— И еще, возможно, — продолжала Вержер, — заглядывать время от времени, чтобы отчаянное, страдающее, борющееся существо знало, что оно не одиноко. Что есть кто-то, кто беспокоится. Что его боль не напрасна, а ведет его к его судьбе.

Джейсен едва мог дышать, но все же он нашел силы, чтобы прошептать:

— Да…

— В таком случае, Джейсен Соло, наши определения помощи совпадают, — серьезно сказала Вержер.

Джейсен подался вперед, оперся на колени.

— Мы говорим уже не о личинках призрачной моли, да? — спросил он с громко бьющимся сердцем. — Ты говоришь обо мне…

Она поднялась, ее ноги развернулись, словно подъемные краны.

— О тебе?

— О нас, — надежда на невозможное комком застряла в его горле. — О нас с тобой.

— Мне надо идти; «объятия» устали ждать.

— Вержер, постой!.. — сказал он, пытаясь встать на ноги, тогда как захваты «объятий» уже сомкнулись на его запястьях. — Подожди, Вержер, еще немного, поговори со мной… и, и призрачная моль… — он запнулся. — Призрачная моль — эндемичный вид! Ее не экспортируют… она водится только на Корусканте! Как ты могла найти личинку? Если только… так что же, ты… или…

Она поместила руку между губами похожего на большой рот чувствительного сосуда, который находился рядом с зевом прохода, и клапан широко раскрылся.

— Все, что я говорю — это ложь, — сказала Вержер и вышла.

«Объятия боли» окунули его в белое свечение в очередной раз.

* * *

Джейсен Соло висит в белом свечении, размышляет.

В какой-то из бесконечных моментов он непомерно удивляется, что все еще способен думать; свечение сканировало его сознание на протяжении многих дней, или недель, или веков, и теперь ему странно, что он может не просто думать, а думать ясно.

Белая вечность проходит в удивлении.

Потом он начинает понимать уроки боли.

«Вот оно что,» думает Джейсен. «Вот о чем говорила Вержер. Это помощь, которую она предлагает мне, а я не знаю, что с ней делать».

Она освободила его от собственной западни: западни детства. Тупикового пути, на котором он всегда ожидал, что кто-то придет. Ожидал отца, мать, дядю Люка, Джейну, Зекка или Лои, или Тенел Ка, или кого бы то ни было, кто не отказал бы ему в помощи.

Но он не беспомощен. Он всего лишь одинок.

А это не одно и то же.

Он не должен просто висеть здесь и страдать. Он в силах кое-что сделать.