Изменник

— Волкам… — Перед ее мысленным взором проносится выражение лица Сони Масловой: «Убирайтесь вон и никогда сюда больше не возвращайтесь!» Юля права: если Маслову это будет выгодно, Соня сдаст Анну не задумываясь. Но это не значит, что другие не смогут ей помочь, не все люди одинаковы…

— Я знаю, о чем говорю, Аня, — произносит Юлия усталым и не оставляющим сомнений тоном, и слова протеста замирают на Аниных губах.

— Юля? — наконец, робко спрашивает она.

— Да?

— Расскажи мне…

— Нечего рассказывать. Обычная история, как у всех, только в моем случае произошло чудо. — Юлия иронически улыбается. — Уверена, что хочешь выслушать мою маленькую одиссею? Хорошо, но я изложу ее вкратце. Она не настолько увлекательна, чтобы растягивать удовольствие.

Отца арестовали в тридцать пятом, когда мне было семнадцать. Родители уже много лет были в разводе, как ты знаешь, их жизни никак не соприкасались. Моя мать, так или иначе, добилась прочного положения в жизни и терять его не собиралась. — Правое веко у Юли начало подергиваться. — Ни с кем из нас она не поддерживала контактов и даже сменила фамилию. Не сомневаюсь, что она полностью переписала свою автобиографию, так, чтобы в ней не было и упоминания об отце. Вполне возможно, что она же на него и донесла, но доказательств у меня нет, и я не хочу об этом думать.

Ему дали пять лет, что, на первый взгляд, не так уж плохо, но у него была стенокардия, и поэтому я очень переживала. Помнишь, я рассказывала, что работала в Казанском театре оперы и балета? Я и правда работала там, но не так долго, как рассказывала. Мне фантастически повезло. Я попала в только что возникший ансамбль танца Моисеева. Ты слышала о нем?

— Да, кажется, слышала…

— Это был полностью новый мир! Это было чудесно! Как раз тот род танца, которому я хотела бы себя посвятить, потому что в балете я начала чувствовать, что я мертва, что я топчусь на одном месте. Я и представить себе не могла, что танец может быть таким… Даже не знаю, как описать… Остроумным. Забавным. Полным жизни. Моисеев был очень требовательным, да это и понятно, но в нем было что-то такое, с чем ты сталкиваешься всего раз или два за всю жизнь. В нем было горение. В Георгии тоже есть этот огонь, наверное, поэтому я и…

Моисеев обладал своим видением и делал все, чтобы его воплотить, он умел заставить тебя увидеть, что может из этого получиться. И мы работали день и ночь, как проклятые. И я это обожала, Аня. Я была так счастлива. Я поняла, что до этого никогда в жизни не была по-настоящему счастлива. Ты знаешь, каково это, когда каждый мускул, каждый фибр в твоем теле задействован, и не просто так, а с определенной целью, поэтому ты можешь продолжать бесконечно и при этом совершенно не чувствовать усталости, а только становиться все сильнее и сильнее.

Юлины глаза сверкают, наполненные слезами. Анна изводится от нетерпения. Почему Юлия продолжает говорить о себе сейчас, когда Андрея арестовали? В любое другое время она бы с радостью выслушала ее историю. Но какое отношение Моисеев имеет к тому, что происходит сейчас, сегодня, с Андреем?

— Такое случается нечасто, — продолжает Юлия намного тише, будто прочитав Анины мысли. — И этому быстро пришел конец. В конце тридцать седьмого, когда по нам все просто с ума сходили, — по ансамблю, я имею в виду… — Юлия останавливается. Свет в ее лице гаснет. Она закашливается и сглатывает. — Ты помнишь те времена. Всем стали удваивать сроки, а то и еще хуже. Ты пребывал в страхе постоянно. Как будто людей косила какая-то болезнь. Стольких арестовывали! Представить себе не могу, с чего я взяла, что принадлежность к ансамблю может как-то меня защитить.

Они вызвали меня для дачи показаний, чтобы «прояснить некоторые моменты». Я хорошо помню эту формулировку. И я действительно думала, что это простая формальность, хотя, возможно, я уже впоследствии себя убедила, что тогда думала именно так. Я не взяла с собой ничего — ни денег, ни даже лишней пары трусов. Представляешь себе? Понеслась туда точно к назначенному времени, потому что позже в тот день у меня была репетиция, и я не хотела на нее опоздать. Вот такой дурочкой я все еще была, несмотря на то что случилось с моим отцом. Я могла бы по крайней мере заставить их самих за мной прийти! Но нет. Стоило им поднять телефонную трубку, и я тут же прибежала сама, как послушная девочка. Тебе не кажется, Аня, что если бы им всерьез пришлось выполнять всю грязную работу, это могло бы хоть ненадолго, но затормозить процесс?

— Не знаю, Юля. — Анна смотрит в лихорадочно блестящие, с расширенными зрачками глаза Юлии. — На самом деле у тебя не было выбора. Мы не пытаемся с ними бороться. Наверное, я бы сделала то же самое, что и ты.