Изменницы

– По-моему, мадам, если смотреть на дело с точки зрения права первородства, моя сестра не играет такой уж важной роли.

– Вы что же, отрицаете притязания вашей семьи во имя первородства?

Она сверлила меня своими черными глазами, но я продолжила:

– Я ставлю благо Англии превыше блага моей семьи, ведь одно – всего лишь крохотная частичка второго. Я прекрасно помню об ужасном кровопролитии, которое произошло всего сто лет назад, когда корона переходила к двоюродным братьям и прямая линия наследования пресекалась… нет ни одного англичанина, которого не коснулось бы страдание.

Я не могла понять, о чем думает королева; лицо у нее было непроницаемое, как в тех случаях, когда она играла в карты – и выигрывала.

– Но моя шотландская кузина не откажется от притязаний на наш трон. Похоже, она не хочет ждать, когда меня не станет. По-вашему, я должна благосклонно отнестись к такому предательству?

– Пусть себе мечтает, – ответила я, удивляясь собственной смелости. – Ей никогда не хватит сил свергнуть ваше величество.

Королева вытянула руку и, зажав кружево на моем воротнике между большим и указательным пальцами, тихо произнесла:

– Вы не дура, как ваша сестра, верно, Мэри?

Я заставила себя смотреть ей прямо в глаза, показывая, что я не боюсь. Она улыбалась.

– Да, наверное, – ответила я.

– Жаль, что вы не мужчина; нам очень не хватает кого-то вроде вас в Тайном совете! – Елизавета расхохоталась – нечто подобное она уже говорила. Правда, она тут же добавила: – Похоже, вы – единственная во всем этом гибельном месте, кто понимает, как трудно быть… – Она сделала паузу и, наконец, шепотом договорила: – Мной. – Она ссутулилась, поерзала в кресле. – Вам никогда не узнать, что значит вынашивать ребенка.

Я гадала, уж не известно ли ей доподлинно, что ей тоже суждено остаться бездетной.

– Да, – согласилась я, – не узнать.

Между нами словно протянулась ниточка; во мне затеплилась надежда. Вдруг мне все же удастся уговорить ее помиловать сестру? Но она с силой хлопнула ладонью по подлокотнику кресла, отчего Ипполита вздрогнула, и заявила:

– И все же вы из семьи государственных изменников! Все как одна.

Вот оно – жало в ее хвосте. Наверное, она возненавидит меня еще сильнее за то, что ненароком показала мне свою слабость.

Вскоре она успокоилась и сказала громко, чтобы ее слышали все присутствующие:

– Передайте карлице, что мы назовем ее Коноплянкой за ее звонкий голос. Мэри, подберите для нее подходящую одежду; мы не допустим, чтобы над ней все потешались из-за ее чужеземного наряда.

Я взяла Ипполиту за руку, радуясь возможности уйти, черным ходом пробралась короткой дорогой в покои фрейлин, по пути наткнулись на Левину и мальчишку Хиллиарда. Она загнала его в угол под лестницу и сердито шептала. Они не видели, что мы на них смотрим.

– Николас, вы обманули меня! Вы втерлись мне в доверие, а теперь пытаетесь уничтожить тех, кого я люблю. Стыд вам и позор!

– Но, мистрис Теерлинк, при всем к вам уважении, я ведь ее сторонник!

– Вы не понимаете, в каком она положении, вы… вы болван! – Она с силой ударила его по лицу.

Он отвернулся, заметил нас, сплюнул кровь на каменный пол.

– Вина, – негромко позвала я. Она обернулась. От гнева у нее исказилось лицо, и она стала почти неузнаваемой. – Оставьте его в покое.

Она сделала шаг назад; похоже, ее вспышка поразила ее саму. Мальчишка ушел, напоследок бросив:

– Мне не в чем извиняться.

Лондонский Тауэр, октябрь 1562 г.

Кэтрин

Я играла в «ку-ку» с маленьким Бичем на кровати; Геркулес думал, что тоже участвует в игре, но он разбирался в правилах игры еще хуже, чем Бич, и, заскучав, грыз столбик кровати. Мой муж перечитывал вслух письмо Мэри. Затем мы бросили его в огонь.

– Снова дурные вести. Так как за резней во Франции стоят Гизы и гугенотов убивали по их приказу, королева снова отвернулась от Марии Шотландской. Она понимает, что не может поддерживать такие чудовищные злодеяния, ведь мать королевы Шотландии из семьи Гиз!

Я слушала его вполуха. Я больше не хотела «дурных вестей», и мне нет дела до того, что совершает или не совершает королева – разве что она решит нас освободить. Я провела в Тауэре целый год, и с меня довольно; королева показала свою силу.

– С каких пор моя сестра так интересуется политикой?

– Китти, то, что происходит, выгодно для нас, – заметил Гертфорд.

– Тогда почему Мэри называет то, что произошло, «дурными вестями»?

– Похоже, она думает, что нас скорее освободят, если… А впрочем, не важно. – Он вздохнул и уныло опустил руки.

– Что «если»?

– Если реформаторы не станут нас поддерживать; если мы не будем представлять для нее угрозу.