Изнанка

– Макса здесь нет. Он на нижних уровнях. И хватит об этом, – Иван зашагал по мосту, не оглядываясь.

Андрей был вынужден ускорить шаг, чтобы догнать его.

– Но тебе не кажется это странным, что и у тебя, и у меня ребёнок заблудился на Изнанке, куда в принципе дети не попадают.

– Всякое бывает. Два заблудившихся ребёнка за два года – это не совпадение, просто невезение. Нам с тобой не повезло.

– А ты не думаешь, что есть и другие дети?

– Какие ещё другие дети, Андрей?! – Иван даже остановился, чтобы заглянуть в лицо спутнику. – Ты что знаешь что-то, чего не знаю я?

– Нет, – Милавину удалось произнести это вполне естественно, – я просто пытаюсь найти ответы.

– Тебе не ответы надо искать, а собственную дочь. А других детей здесь нет и быть не может.

Он резко развернулся и продолжил путь.

«Да уж, – подумал Андрей, шагая следом, – хочешь разругаться с Иваном – заведи разговор о Максе».

Дальше через Большой каменный мост они шли молча. Внизу под ними колыхалась мёртвая серая река. Андрей любил открытые водные просторы, когда белые барашки пенятся на гребнях волн, а блики солнца играют с рябью. Причём серо-голубые тёмные волны нравились ему даже больше, чем прозрачная легковесная лазурь пляжных лагун, в мрачном дыхании глубины ему чудились воля, сила и неодолимая мощь. Но здесь, на Изнанке, река была мертва. Вода, не отражавшая ни одного солнечного луча, не несущая в себе ни единого блика, с высоты выглядела лишь пепельно-серой массой. А над этой пустыней лениво гулял тщедушный ветерок, перегоняя по ней безжизненную рябь, не в силах даже вспенить волны. Мрачная тёмная река под стать серым низко нависшим облакам, а между ними зажата выцветшая панорама столицы, до боли знакомая по открыткам и телевизионным заставкам.

Андрею совершенно не хотелось любоваться этим видом, он перевёл взгляд на корабль, что стоял приткнувшись бортом к причалу у другого берега реки, как раз напротив дома Кукловода. Серёга Харон назвал свою посудину «Бригантиной», о чём свидетельствовала размашистая надпись, сделанная ярко-синей краской по борту корабля и перекрывающая прежнее старательно замазанное название. Однако кроме имени у этого судёнышка и гордого парусника ничего общего не было, даже паруса.

«Бригантина» Харона представляла собой крохотный двухпалубный теплоходик из тех, что принято называть «речными трамвайчиками». Нижнюю палубу и панорамные окна капитанской рубки забрали частой стальной решёткой, а на верхней оборудовали укрепление из мешков с песком, да ещё установили крупнокалиберный пулемёт. Однако все эти грозные доработки не могли скрыть, а скорее даже подчёркивали, гражданскую несерьёзность прогулочного кораблика. Около теплохода виднелись четыре неподвижные фигурки в натовском камуфляже и касках – исполнительные мамелюки уже взяли посудину под охрану.

Последний блокпост кремлёвцев Андрей с Иваном прошли в самом конце моста, уже знакомая стена, сложенная из остовов легковых автомобилей, и проход в ней, перекрытый парой дверей, первая – легкая решётчатая, вторая выполнена из толстых досок и обита железным листом. Два охранника-зомби проводили их стеклянными взглядами.

Они пересекли широкую многорядную Улицу Серафимовича, оставив по правую руку, рубленую кубатуру Дома на набережной, и вышли к Болотной площади. Несмотря на то, что по календарю шёл май, цветы в клумбах и на газонах выглядели давно и безнадёжно увядшими, а зелень травы и деревьев, пропитанная серым светом пасмурного дня, казалась болезненно ядовитой. Следом за Иваном Андрей прошёлся по газону мимо чаши неработающего фонтана и выбрался на центральную аллею. Через пару минут они оставили позади памятник Репину под недовольное карканье нескольких ворон, облюбовавших бронзового истукана. В дальнем конце площади Андрей заметил ещё одну скульптурную композицию, огороженную кованым заборчиком, поначалу издалека он даже принял её за группу живых людей и невольно вздрогнул, вспомнив разговоры о людоедах. Но уже в следующую секунду понял, что это всего лишь несколько статуй выстроенных полукругом около общего центра. Андрей уже и не помнил, когда ему последний раз приходилось бывать на Болотной площади, не проезжать мимо на автомобиле, а именно гулять, любуясь пейзажами или памятниками, и скульптуры эти он видел впервые.

– Что там? – Милавин указал рукой.

– Хрен его знает. Памятник какой-то, – отмахнулся от него Поводырь.

Они продолжали идти по главной аллее, постепенно приближаясь к композиции. Теперь уже можно было различить, что в центре находится нечто ярко-золотистое, разглядеть, что именно, было невозможно из-за облепившего скульптуру воронья.