Изнанка

— Да, да, в этом всё дело, Анастасия Марковна. Дурачьё подыхает, умные — выживают. Это закон. Я выживу, потому что умный. Ты всегда называла меня дураком. Я помню, всё помню. Ну и посмотри теперь на себя? Лежишь дохлая, дерьмом воняешь. А я жив! Ну и кто после этого из нас дурак, а? Кто дурак, я спрашиваю?

Он пнул труп ногой.

— Чего молчишь? Язык проглотила? — он засмеялся, развёл руками. — Ах да, ты же дохлая! Дохлее некуда, да? Знаешь, Анастасия Марковна, а я даже рад, что больше ни слова от тебя не услышу. Никогда! И ты больше не назовёшь меня дураком. А когда вся эта хрень закончится, я скажу твоей дочурке, что я до конца боролся за твою жизнь, делал тебе искусственное дыхание. Думаешь, не поверит? Ну, может, и не поверит. Насрать!

Он вдруг застыл в задумчивой позе, потом пощупал мокрые штаны, словно только сейчас сообразил, что обмочился. Хмыкнул и повторил:

— Насрать.

Гена сделал жест рукой, будто отмахнувшись от назойливой мухи, затем посмотрел в окно.

— Пора делишками заняться, как думаешь, Анастасия Марковна? Пора заняться делами-делишками. Нам ведь нужно что-то жрать, верно?

Взяв с подоконника бейсболку, Гена нацепил её на голову и вышел из комнаты. Он считал, что сейчас самое время заняться делами-делишками, ведь все в деревне трясутся от страха в своих домах и долго наружу не высунуться. На кухне Гена отыскал большую холщовую сумку, после чего выпил воды из ведра и отправился на промысел.

Он обогнул свой двор, проследовал по мощёной дорожке. Сотни голосов пронзали сумерки монотонным шелестом:

— Верьте нам… Вы все умрёте, если мы вам не поможем…

Гена ухмыльнулся.

— Я на эту хрень не поведусь. Дурачью всякому это впаривайте. Дурачьё подыхает, умные — выживают. Только так.

Через несколько минут он добрался до дома Анфисы, зашёл внутрь, включил фонарик. Первым делом обшарил кухню. В размороженном холодильнике обнаружил пачку прокисшего молока, пакет с яблоками, кусок какого-то вонючего сыра, баночку с аджикой, ещё несколько баночек с детскими смесями.

И всё.

Не густо.

Он даже разозлился: что за семейка такая незапасливая? Откуда ему было знать, что Анфиса с мужем предпочитали исключительно свежие продукты и совершали покупки почти каждый день, но понемногу. Насчёт этого у них был своего рода пунктик, даже крупы не хранили.

В шкафчике над кухонным столом Гена обнаружил кучу пакетиков с приправами и банку с тыквенными семечками. Разозлился ещё больше, у него закралось подозрение, что в этом доме уже кто-то пошарил. Ну как ещё объяснить, что жратвы почти нет?

В хлебнице нашёл три булочки. В столе — печенье и… опять приправы. Ну кому, нахрен, нужно столько приправ? Гена бросил на пол пакетики с куркумой, молотым имбирём, корицей и мускатным орехом, и, дав волю гневу, потоптался на них.

— Сами жрите эту хрень!

Немного успокоившись, проверил погреб под полом. И тут его тоже ждало разочарование, на единственном стеллаже стояли пустые банки.

Невезуха.

И в чей дом ещё залезть? Проблема в том, что деревенские решили сбиться в кучки и ещё днём устроили склады продуктов в домах отдалённых от периметра. Гена своими глазами видел, как это дурачьё перетаскивало всё съестное — словно муравьи суетились, сволочи. Остались, правда, одиночки, и, возможно, испугавшись ложного самолёта, кто-то из них убежал в чёрные убежища. Если так, то нужно будет выяснить, кто убежал.

С этой мыслью Гена покинул дом, вышел со двора и едва не подпрыгнул от неожиданности, услышав резкий голос:

— Мародёрствуешь, крыса?

Гена оглянулся, увидел Кирилла. Тот сидел на скамейке возле детской площадки и помахивал прутиком.

— Тебе-то что, — буркнул Гена.

— Да ничего. Противно просто, когда по чужим домам всякие крысы шастают, — Кирилл и сам когда-то был такой крысой и до сих пор себя за это осуждал.

Глаза Гены сверкнули.

— И давно ты таким правильным стал, а, Банан? Думаешь, я не помню, как ты деньги на наркоту у всех клянчил? Ходил по деревне, слюни пускал, как чмо последнее. Я всё помню, всё! А теперь гляньте на него, правильным заделался…

Кирилл рассёк прутиком воздух перед своим лицом.

— Осторожней, урод. Я ведь могу опять тебе морду начистить.

Но Гена уже слишком завёлся, чтобы так просто остановиться:

— Думаешь, ты излечился от наркоты? А вот хрен там! Бывших торчков не бывает! Ты вчера держался, позавчера, но сейчас, когда всё это дерьмо вокруг творится, тебе хочется дозы, верно я говорю? Ну, сознайся, Банан? Очень хочется, по глазам вижу! Предложи тебе сейчас шприц с наркотой, и ты не откажешься. Схватишь его — и в вену, в вену, в вену! Ты ведь помнишь, как это было, помнишь?

Кирилл молчал. Слова этого урода в бейсболке его злили, но… он вдруг осознал, что тот, возможно, прав. Даже тошно стало от такого осознания, мерзко от самого себя. И хуже всего то, что эту правду он услышал от Гены, самого гнусного типа во всей деревне.

Гена харкнул себе под ноги и пошёл прочь, закинув сумку через плечо. Какое-то время Кирилл смотрел ему вслед, потом выкрикнул:

— Ты тёщу свою похоронил?

— Да, — соврал Гена.

— Я крест для могилы сделал. Потом зайди ко мне, забери.