Изнанка

— Что теперь?

Виталий медленно моргнул.

— Я не знаю, что теперь, Борь. Этот песок… Мне было страшно, когда мы очутились здесь. Страшно, когда появились эти бесцветные люди. Меня чуть Кондратий не хватил, когда на нас летел тот самолёт… Но этот песок… Всё, что у нас есть, это наша территория. Крошечный островок. Это, как соломинка, за которую мы все держимся, чтобы не утонуть. И теперь соломинку кто-то укоротил. Когда я глядел, как надвигается песок, я чётко осознал, что у нас больше нет никаких шансов. На что нам надеяться, Борь? На то, что какие-то учёные в нашем мире попытаются нас спасти?

— Да хотя бы на это, — ответил Борис.

Виталий покачал головой.

— Мы застряли здесь. Окончательно застряли. И рано или поздно мы превратимся в бесцветных тварей. Это дело времени. Большинство из нас стараются не думать о том, что завтра будет, потому что это может с ума свести. Стараются не думать, что вода закончится, еда… И я гнал эти мысли к чертям собачьим, пока… пока песок не стал двигаться. Мы как Робинзоны на утопающем острове. Знаешь, что меня больше всего пугает? Я боюсь увидеть, как Капелька, Марина, ты, превратитесь в этих… существ.

— Думаешь, пойло тебе как-то поможет?

Виталий грустно усмехнулся.

— Кто знает…

— А я так думаю, — спокойно сказал Борис. — Ты напьёшься. Капелька с Мариной это увидят, и у них станет меньше надежды. Ты украдёшь её. Ты ведь среди нас самый здравомыслящий. Ну, по крайней мере, был им, пока бутылку не схватил.

— Это удар ниже пояса, — буркнул Виталий.

— Да плевать. Представляешь, как их подкосит, когда они увидят, что ты пытаешься спрятаться в пьяном дурмане? Я не знаю, что с нами завтра будет, и ты прав, я стараюсь об этом не думать, но… У нас есть сегодня. И лучшее, что мы можем сделать, это быть сегодня все вместе — ты, Капелька, Марина, Валерий с Вероникой, баба Шура, я…

Виталий напряжённо глядел на бутылку в своей руке, словно пытался узреть в ней что-то важное. После долгого молчания он заговорил:

— Помнишь, ты спрашивал, почему я дом в зелёный цвет покрасил?

— Ты сказал, что по глупости.

— Иногда мне так и кажется… по глупости. А порой я думаю, что это самое важное, что я сделал. Зелёный дом… В детстве я нарисовал зелёный дом. С трубой, забором, окошками со ставнями, даже с кошкой на лавке. Всё как полагается. Я неважно рисовал даже по детским меркам, если честно, но тот рисунок хорошо получился. Мама сказала, что нужно сделать рамку и повесить его на стенку. Она предложила, чтобы мы вместе смастерили рамку из картона. А потом рисунок увидел отец. Знаешь, у него всегда было такое лицо, словно все вокруг должны ему денег и отдавать не хотят. Смотрит и как будто обвиняет в чём-то. На мать так смотрел, на меня, на соседей. А глаза у него были холодные. Другим я его не помню. Пытался вспомнить его другим, но… нет. Он и нас с мамой поколачивал именно с этой обвинительной маской на лице. И это было жутко и как-то неестественно, что ли. Он не кричал на нас, в ярость не впадал. Но лучше бы кричал и бесился. В общем, увидел папаша мой рисунок и сказал, что это уродство. А потом добавил, что только дебилы рисуют дома зелёными карандашами. Не знаю, почему он так сказал, наверное, у него просто было паршивое настроение.

Виталий зажмурился, почесал бороду и снова уставился на бутылку. Продолжил:

— Мама пыталась заступиться за меня, но он шикнул на неё и она притихла. Умел он шикать так, что холодок по спине пробегал. Я его боялся и никогда с ним не спорил, но в тот момент во мне что-то пробудилось. Какой-то чертёнок бунтарства. Я выкрикнул: «Это хороший рисунок! Это хороший зелёный дом! Когда-нибудь я буду жить в таком доме!» Отец сначала даже опешил: «Ну нихрена себе, сынок-тихоня посмел голос повысить!» Он долго глядел на меня своими холодными глазами, а я не отводил взгляда, держался, хотя сердце колотилось, как бешеное и подташнивало от собственной неожиданной смелости. Я ожидал, что он вот-вот влепит мне конкретную оплеуху и вряд ли на этом остановится. Но нет, не влепил. Он просто взял мой рисунок и порвал на клочки — медленно так порвал, словно каждым своим движением наслаждался. Обрывки сложил в аккуратную кучку на столе. А потом сказал спокойно: «Ты никогда не заработаешь на собственный дом. Ты и сейчас слишком тупой, а вырастешь, станешь ещё тупее. Я всю твою жизнь наперёд вижу».

В воздухе повисла тишина. Спустя какое-то время Виталий хмыкнул.