Изнанка

Захныкав, Гена с опаской поглядел на чёрную пустыню. Борис больше не испытывал к этому подонку ненависти, только холодное равнодушие. Было всё равно, что его ждёт — гибель ли от выстрела в живот или изгнание, что, возможно, хуже смерти. Плевать. Некоторые не заслуживают ничего, кроме равнодушия и это, пожалуй, главный приговор, справедливая характеристика для полных ничтожеств.

В облике Гены не было даже намёка на собственное достоинство. Он словно бы специально старался выглядеть максимально жалким, чтобы у всех присутствующих вызвать хоть немного сочувствия: ну поглядите на меня, люди добрые? Я совершенно сломлен! Давайте остановимся на этом и обо всём забудем!

— Я жду! — резкий голос Прапора был сродни выстрелу, который мог последовать в любую секунду.

— Ты не можешь так со мной, — хлюпнул носом Гена. — Мы ведь все в одной лодке… Я жалею, что хотел Вальку прогнать. Я просто испугался и не соображал, что говорил… — он попытался подняться.

Прапор ткнул ему в грудь стволом пистолета, опрокинув обратно на землю.

— Я разрешал тебе вставать? Ползи! Я досчитаю до трёх, если не поползёшь к чёртовой пустыне, выстрелю! И сделаю это с огромным удовольствием!

Все молчали, никто не собирался вмешиваться. Две маленькие группы, совсем недавно желавшие разорвать друг друга на части, временно позабыли о вражде.

Кряхтя, как больной старик, Гена перевернулся и на карачках медленно пополз к периметру. Он повторял жалобно:

— Не надо… не надо… — преодолев десяток метров, оглянулся. С его подбородка свисала нить слюны. — Валь, скажи ему! Мы ведь с тобой соседи, много лет рядом жили. Я не хотел так с тобой. Я просто испугался. Скажи, что ты меня прощаешь, ну скажи…

Прапор дал ему пинка. Валентина какое-то время стояла с каменным лицом, а потом что-то внутри неё надорвалось, и она заплакала, отвернувшись. Гена тут был ни при чём, она оплакивала подругу и себя.

Под присмотром Прапора, Гена продолжил ползти.

— Не надо… не надо…

Словно очнувшись от транса, Борис двинулся следом. За ним пошли все остальные, кроме Валентины.

Гена дополз до периметра, остановился.

— Не надо, а? Я буду тихо сидеть в своём доме и слова больше не скажу…

— Вперёд! — безжалостно скомандовал Прапор. — Ползи дальше, и запомни, урод, я до темноты буду стоять здесь и караулить, чтобы ты не вернулся. Буду стоять, пока эти серые твари не появятся.

Из-за упоминания о сумеречных людях Гена совсем утратил самообладание. Он быстро подполз к Прапору, обхватил его ноги руками и принялся громко умолять:

— Отпусти! Отпусти! Не делай этого!..

Прапор ударил его в лоб ладонью, отпихнул, нацелил пистолет в лицо.

— Вперёд! Ползи, я сказал! — он вскинул оружие и выстрелил. Пуля пролетела в сантиметре от головы Гены. — Ползи и думай о том, каким ты был дерьмом, и почему всё так случилось!

С обречённым видом Гена пересёк периметр. Он полз и рыдал, оставляя на чёрном песке глубокие следы. Когда отдалился от границы метров на двадцать, Прапор выкрикнул:

— Всё, урод, поднимайся! Иди домой. Если ещё хоть пикнешь, пристрелю не задумываясь.

Гена, казалось, ушам своим не поверил. Он остановился, оглянулся и долго с недоумением хлопал глазами, пытаясь понять, не послышалось ли ему. Наконец осознал, что Прапор действительно сказал то, что сказал, и продемонстрировал робкую улыбку.

— Я даже не пискну, обещаю! Спасибо! Ну, я пойду, да? Пойду?

— Иди, — махнул рукой Прапор и отвернулся. Он поставил пистолет на предохранитель и сунул его за пояс. Проворчал: — Вот так нужно мразь всякую учить. Они по-другому не понимают, бляха-муха.

Всё ещё глупо улыбаясь, Гена засеменил обратно к периметру. Кеша глядел на него разочарованно. Так ведь всё шло хорошо — лучше и пожелать невозможно. И теперь такой облом. Гора родила мышь. Подвёл Прапор, расстроил. Однако это не повод отказывать себе в газировке и печенье, ведь кое-что хорошее сегодня всё-таки произошло: Маргарита уже там, с Хессом, а Валентина скоро будет там.

— Спасибо, — бубнил Гена. — Я усвоил урок, правда усвоил… Спасибо… Я больше даже не пискну… — впрочем в его глазах снова начали загораться злые искорки, будто противореча словам об усвоенном уроке.

Гена шёл, пошатываясь, как пьяный. Казалось, его ноги вот-вот подкосятся, и он рухнет на землю. Борис подумал, что Прапор всё правильно сделал. Поступок старика — хороший урок, преподнесённый не столько для Гены, сколько для этих двух амбалов и их жён. Теперь можно было рассчитывать, что с внутренними разборками покончено. По крайней мере, до тех пор, пока в пистолете есть патроны.

Прапор подошёл к Валентине.

— Пойдём, до дома тебя провожу.

Она кивнула.

— Я знала, что ты так поступишь.

— Да неужели? — хмыкнул Прапор. — Вообще-то, я и сам не знал. В последний момент в башке что-то щёлкнуло, и я решил дать этому хмырю ещё один шанс. Старый стал совсем, жалостливый. Пойдём, видеть уже не могу этот чёрный песок.

Борис, Виталий, Валерий и Кирилл немного проводили их, затем пошли в Зелёный дом. Валерий был на взводе, по всей видимости, удар по уху подействовал на него как ободряющее средство. Он словно бы даже помолодел.