Изнанка матрешки. Сборник рассказов

Конечно, прозрел он неспроста. Стал чаще встречаться с ними и оттого лучше узнал их.

В Мазкове для него открывалось всё больше и больше качеств, что ему, как руководителю, совсем недавно нравились: административная расторопность, деловитость, уверенность в своей правоте. Но за ними нее было видно ещё чего-то. Стало казаться, что и дома, в семье и среди друзей он такой же начальник отдела, как и в институте, а все остальные человеческие черты ему чужды.

Рассуждая и думая так о Мазкове, Воробьёв раздражался, и даже начинал верить в того Мазкова, который проявил себя в программе угодничеством и карьеризмом. И ещё больше раздражался, вспоминая, что сам он в этой программе не такой уж и принципиальный, потакая ему. И хотя мысли, высказанные Мазковым, были, в принципе, правильными, во всяком случае, разумными, однако Воробьёв непроизвольно выискивал в них иной смысл. Не хотел, а искал. Слова, голос Мазкова царапали слух и не рождали ответного чувства доверия.

Зато Корчагин… Надо же! Сухарь сухарём, иначе и не скажешь, а вот тебе – романтик. Созданный виртуальный мир фантомов принял к сердцу, поверил в него, готов пестовать его. Недаром народ говорит: пуд соли с человеком съесть надо, чтобы узнать и понять его.

– Понятно, – сказал он, когда Мазков выдохся и стал повторяться. – Жаль, что у вас нет единого мнения. Но в каждом из ваших предложений есть, как мне кажется, зёрна истины. Всё-таки, Сергей Владимирович, у нас эксперимент и из этого факта надо исходить при своих отношениях к работе. Но и вламываться в него, Павел Андреевич, я думаю, преждевременно. Там и так всё ещё не уравновешено, и наше вмешательство, возможно, поможет, но и нет гарантии коллапса обеих программ. Так что разумнее подождать. Не считайте, что вы при этом должны сидеть, сложа руки. Ищите другие, менее болезненные для программ, пути проникновения в них. И ещё… Сергей Владимирович, в вашей последней записке есть такие слова… Так… Они стали задумываться… Что вы под этим имели в виду?

– По условиям эксперимента они не знают о себе, как упоминал Павел Андреевич, кто они есть. Так вот, теперь у нас нет такой уверенности.

– То есть, независимое от вас собственное развитие программы. Так?

– Похоже.

– Вы это серьёзно?

– Куда уж серьёзнее, Олег Владимирович.

– Вы знали, Павел Андреевич?

– Что с того? Тем более надо поторопиться и вмешаться в процесс.

Воробьёв невесело усмехнулся.

– Пресечь, так сказать, крамолу. Так? Крамолу ли?

– Не знаю. – Мазков помолчал. – Не знаю даже, как это назвать. Да и не в словах дело. Представляете, мы тут с вами сидим, думаем, спорим. И вдруг узнаём, что кто-то нас придумал. На время, пока мы ему нужны… Брр!.. А они на пороге этого. – Он зябко повёл плечами. – Не хотел бы я быть в их шкуре!

Корчагин хмыкнул.

– Вы, Павел Андреевич, себе противоречите. То эксперимент, фантомы, а теперь переживаете за них.

– Я не противоречу. А всё больше убеждаюсь в своей правоте. Надо вмешаться, убрать идею их искусственного образования. Как только они поймут, кто они есть на самом деле, тогда-то уж коллапса программ следует ожидать наверняка.

– Но как вы это себе представляете? Изъятие идеи? Вы что, там кого-то изымите из действия? Или кто-то от нас там приходит и говорит, мол, ребята, вы думаете, что вы виртуальные марионетки, так нет, вы не правы. Так, что ли? И то и другое нам не подвластно… И раз мы всё время говорим об эксперименте, так пусть он и протекает по своим законам. – Корчагин встретился с взглядом Воробьёва. – А мы всё-таки найдём вход в их Программу.

После совещания Корчагин и Мазков возвращались на рабочие места порознь.

Нет, они не питали друг к другу какой-то особой неприязни, однако каждому показалось, что лучше пойти одному.

Сама программа в программе…

Она ощутила себя мгновенно. Она есть! Она всё может! Идеи переполняли её сущность.

Но вначале они не подчинялись её, были неуправляемыми. Нечто происходило вне её и вопреки. Символы воплощались и перевоплощались в каких-то образованьях, от коих она скорее из-за неудобства, чем от осознания, избавлялась. Но тут же возникали новые, ещё более неудобные, ненужные, лишние… Она уничтожала и их, бездумно и бесцельно.

А основная цель читалась в ней одна – существование. Но что-то подсказывало ей угрозу её бытия и стабильности, однако источник опасности оставался недосягаемым, независимым от неё. Вот что занимало её первое время.

Самоанализ потребовал многих усилий и привёл к неприятному результату: она, Программа, – вторична и зависима.

От кого?

Программа в программе

Неки разыгрывали акт прихода Очень Сильной Фигуры.

Хотя они и не знали, как это всё будет выглядеть на самом деле, но сам факт появления и её поведение предполагалось априори. Они просто были убеждены, что именно так, а не иначе оно и будет.

Однако Хлам, упёршийся в самого себя и загромоздивший Поле Игры, портил игру. Там, где он стоял, как раз предполагалось появление Очень Сильной Фигуры.