Изнанка мести (СИ)

Вика проснулась от настойчивого стука и бесконечного повторения её имени. «Вика, Вика, ты здесь? Вика!» Она очнулась, приоткрыла веки и прислушалась к сумраку комнаты. Она определенно слышала голос, но он едва доносился до неё, словно заглушаемый толщей воды. Голова была тяжелая, как после многочасового ночного кошмара. Волнение, неизвестность и самое главное: боль — сковали все члены. Вика обвела взглядом комнату, пытаясь осмыслить, где она. Откуда этот дружелюбный милый голос в хаосе, поглотившем её? Несколько минут прошло, прежде чем туман забытья рассеялся: «Олька»!

Вика попыталась позвать, но горло не хотело издать ничего кроме хрипа. Она приподнялась в страхе, что звук, зовущий её, удалится, а вместе с ним и единственный человек, которого она хотела видеть. Комната кружилась.

«Вика! Вика!» Бум! Бум! Бум!

Спешно, путаясь в лохмотьях, она опустила ноги с кровати и встала. Заплетаясь, дошла до двери и выскочила в сени. Тяжело привалившись к стене, повозилась с запором и, наконец, оказалась на улице.

Олька! По лицу, глазам, протянутым навстречу рукам, было ясно: подружка всё знала. Вика без смущения упала в родные объятия и зарыдала, прислонившись лбом к мягкой шее. Ощущение дежа-вю напомнило другие стенания. Она порылась в воспоминаниях: «Разве было уже так горько?» Похороны мамы. Малознакомые люди, сочувствующие внешне, но внутри с облегчением думающие: «Хорошо, что это случилось не со мной!» Они стараются отвести взгляд, просят её поесть, попить, посидеть.

Она минут двадцать не могла успокоиться. Ольга даже перепугалась. Но с кем, как не с подругой, она могла поделиться своей болью, своим горем? С ней можно не говорить, не вспоминать, не мучить себя. Можно просто плакать. Весь день и всю ночь. И следующие несколько дней тоже. «Господи, спасибо, что ты не забираешь всё». Казалось невероятным, что такое возможно, но она испытала невообразимое облегчение, понимая, что родной человек рядом. Она не одна!

Позади Ольги мелькнула тень: кто-то переминался с ноги на ногу. Вика подняла лицо от хрупкого плеча. Зуев. Она сразу вскинулась, разомкнула объятия. Посмотрела в голубые глаза.

— Вы вдвоем? — она сама не ожидала, но в голосе искрилась надежда.

— Да, — сумрачно и виновато ответила Оля.

Вика обругала себя всеми известными словами. На что она рассчитывала?

Стремясь скрыть неловкость, нахмурилась: — Я думала, ты не скоро возвращаешься. Вы же на три недели собирались, — сказала она растерянно, но внутри кричал один вопрос: «Почему тогда Андреем? Что он здесь делал? Приехал её выгнать?» Ей отчаянно захотелось подойти к нему и влепить затрещину, броситься и разодрать толстую противную рожу.

Ольга словно бы поняла, повернулась к спутнику:

— Посиди в машине, пожалуйста.

Андрей молча ушел. Ольга с неодобрением осмотрела Вику с ног до головы и отчего-то строго объяснила:

— Я и была три недели. И уже четыре дня, как вернулась.

Вика удивилась:

— Да? Что-то не пойму. Какое сегодня число?

— Пятнадцатое июля.

Вика постояла в задумчивости, пытаясь выловить в памяти что-то неведомое. Не получилось.

— Что-то я ничего не пойму, — повторила она.

— Я тоже, — покачала головой Ольга, — пойдем, сядем, — она потянула её в дом.

Они устроились на крашенной синей краской скамейке, стоящей около стола, покрытого пыльной, драной клеёнкой. Лет двадцать назад её, похоже, украшало изображение снеди, цветов, посуды. Сейчас остались только смутные разводы и неясные линии. Свет пробивался сквозь маленькое оконце под потолком, едва освещая большие мрачные сени. Ольга посмотрела внимательно на Вику, сжавшую губы в попытке не расплакаться.

— Их версию я знаю. Теперь хочу услышать твою.

Стеклянная стенка лопнула, и ничего уже нельзя было сделать. Вика, захлебываясь слезами, заговорила. Начала с момента, как она распрощалась с Ольгой перед её отъездом в Турцию, и закончила сегодняшней встречей.

На историю ушло часа два. Она принималась рассказывать, а рыдания прорывались опять. Вика путалась, вздыхала, долго думала, шелестела иссохшими губами, тщетно старалась не теребить раны и не повторять по сто раз одно и то же. Она не скупилась на слова, стремясь облегчить сердце, кровоточащее сердце, разбитое вдребезги. Исторгала отчаянные междометья и скомкано горевала перед единственным человеком, который ни разу в жизни не предал её. Ольга слушала, кивала, промакивала рукавом кофты соленые струйки или отстранялась в недоверии. А чаще просто обнимала Вику, лепечущую и сотрясающуюся от рыданий.

Наконец, капля за каплей Вика выдавила из себя тот злополучный день.

— Не плачь, — хлюпая носом, Ольга вытирала ее слезы, — все наладится.

— Я искренне сомневаюсь в этом, — Вика икнула, а капли между тем всё катились по мокрым щекам, — но я справлюсь.

— Ты любишь его, — грустно констатировала Ольга.

— С этим я тоже справлюсь, — шмыгнула Вика, слеза капнула на клеёнку и потекла ниже. — Прости. Просто временная слабость. Прости, Оль!

— Вик, прекрати! Не за что просить прощения. И не у меня. — Ольга подтянула к себе сумку и вытянула салфетку. Шумно высморкалась. — Он настоящий урод!