Изо всех щелей

Я опять впадаю в лёгкую меланхолию. Ну вот, думаю я. Человек умер, а я тут смеюсь. Мне видится как его близкие друзья рыдают, девушка не находит себе места, мечтает о самоубийстве, как его родители проклинают всё на свете, ведь погиб тот, ради кого они жили, на кого убивали так много сил, на кого возлагали так много надежд!.. Я почувствовал, что дальнейшие рассуждения об этом могут привести к слезам, так что лучше повременить с ними до похорон. Тогда слёзы будут кстати.

В одиннадцать часов я, как денди лондонский одет (почему-то вспомнился именно Евгений Онегин), я наконец увидел свет, выйдя на улицу. Жара стоит просто ужасная, после каждого шага я буквально ощущаю, как на моей спине и под мышками образуются капельки пота. Хуже было, пожалуй, только в центре занятости, в среду, когда было не столько жарко, сколько душно — от толпящегося и трепящегося вокруг народа.

До кладбища я решаю идти пешком, от одной мысли об общественном транспорте мне становится дурно.

Минут пятнадцать я иду до поворота, от которого дорога до кладбища уже прямая. Тут же сидят старушки, торгующие венками и цветами, но я решил, пока шёл, что не буду ничего покупать, дабы не привлекать внимания.

По обе стороны от дороги, что ведёт на кладбище, располагаются очень различные по своим характеристикам — состоятельности и поле владельца, коттеджные участки. Через один участок — дома кирпичные, через два — заборы сплошные. Они все очень, очень разные, поэтому смотрятся неказистыми не только в сумме, но и каждый по-отдельности.

После этого городского посёлка — какие-то склады. Сразу после складов — кладбище. Вот это верх цинизма!

Глава 5

Как и предполагал, я на этом мероприятии оказался совершенным аутсайдером. Но слава тому, что я оказался не единственным. Стоя в последнем ряду, когда зачитывают некую молитву, я с закрытыми глазами думаю о своём. Много знакомых лиц вокруг, но мне катастрофически не хочется ни с кем из них налаживать контакт.

«На кладбище без цветов приходить негоже.» — слышу я вкрадчивый голос, будто священнослужитель вдруг обращается ко мне.

Я открываю глаза и вижу старого школьного товарища. Теперь он выглядит солидно, будто после школы прошло не пять лет, а минимум десять. У него уже есть живот и подбородок его подтянут, и в целом так серьёзен, будто содержит какой-то небольшой бизнес, а ко мне подошёл, чтобы обсудить свои какие-нибудь поставки.

«Вот и убила система ещё одного хорошего человека.» — так же тихо продолжает он, и получается у него более чем удачно — совершенно никто не оборачивается в нашу сторону. — «Он ведь так старался. Учился в Москве, на чём-то физическом. Вроде бы.»

«Не ругайся на систему, друг,» — так же тихо пытаюсь я ответить, — «Она вроде бы работает. Мы меняем иногда одну на другую, а недовольных всегда много. Но довольных — больше.»

«Да, система-то работает,» — уже более нервно отвечает мне бывший одноклассник, — «Только мы хороним сейчас друга, который погиб в дтп… Его сбила скорая помощь на пешеходном переходе, между мэрией и центральным милицеским участком.»

«Это, вроде бы, называется издержками.» — бормочу я, сильно удивлённый такому совпадению.

«Просто не каждому в этой системе есть место.» — мой старый товарищь чуть отходит от меня, тем самым показывая, что прекращает разговор.

Я сначала опускаю голову, потому что мне становится действительно грустно, а потом поднимаю её, и смотрю на величественные ели. Вечнозеленые деревья на кладбище. Мрачные, но тем не менее в чём-то оптимистичные. В слове «вечность» скорее всего.

Приятель, осветивший мне подробности гибели хоронимого, снова подходит ко мне.

Теперь он говорит совсем не тихо, а даже как-то с задором.

«А ещё я видел по телеку, как наш президент рекламирует мобильный телефон из самой Америки! Как это показывает тебе нашу систему?»

Я решаю отшутиться от него его же подходом.

«Да наш президент изначально был частью рекламной компании того мобильника.»

Приятель убирает с лица улыбку и в момент становится серьёзным. Кивет головой и ничего не отвечает, будто нас подслушивают.

Тем временем, наступает процесс прощания с покойным, которого я за всё время так ни разу и не увидел. Я не видел даже гроба. Разворачиваюсь к процессии спиной и ухожу. Зачем я тут? Зачем все пытаются заговорить со мной?

Я иду мимо кладбища, мимо вековых елей — и прихожу к речке. Тучи сгущаются на небе, и я вспоминаю, что так часто бывает во время похорон.

Прохладные ветер дует на меня со стороны реки и я чувствую запах грязной, сточной воды. Это особенно не беспокоит меня, до тех пор, пока воображение не начинает рисовать перед моими глазами детей, купающихся в этой воде и жуткую грязную рыбу, выловленную местными рыбаками.

Вернуться обратно? Да какой смысл во мне на этой процессии? Хотя я ведь пришёл сюда. Значит останавливаться сейчас как-то глупо.