- И я не знаю. Нет никаких значимых стратегических причин сосредотачивать там такие силы. Персия и Ирак понятны, это нефть. Но необходимости находиться на Ближнем Востоке или в Восточной Африке у них вообще нет. Как будто они воспринимают их главной угрозой, и решили сработать на опережение. В общем, важно другое - нам надо остановить бросок Уэйвелла на запад. Восточная Африка потеряна, с этим следует смириться, но можно попытаться спасти Ливию. Для этого мы отправили эскадру, но последовал провал.
Чиано слегка передернулся.
- Своими силами мы не справимся. Нужна помощь Германии. Я отправил запрос на подвижные соединения. В пустыне играют бронированные и моторизованные группы, британцы уже научили нас. Ещё - самолёты. Американские "Томагавки" вывели наши колониальные ВВС из боя так же, как CR.42 расправились с колониальной авиацией англичан. Немецкие "Мессершмитты" быстро положат конец этому и восстановят воздушное превосходство.
- А что сказали немцы?
- Ответа пока нет. Жду его и рассчитываю на встречу. Мои сотрудники знают об этом и сразу передадут сообщение. Очень надеюсь, хотя сейчас даже небольшому подкреплению придётся идти в обход. Но при всех достижениях англичан в Африке, силы у них в распоряжении маленькие. С определённой помощью мы сможем развернуть обстановку в нашу пользу.
- Хотелось бы… - в голосе Бадольо звучала неуверенность. - Без помощи нам не вернуть утраченного. Решающее слово здесь за самолётами. "Томагавки" значительно превосходят все наши истребители, но сами так же уступают Bf.109. Как только мы восстановим превосходство в воздухе, сможем остановить бомбардировку наших войск и укрепим позиции.
Бадольо хотел продолжить, но его остановил зазвонивший телефон. Чиано поднял трубку, выслушал и прикрыл микрофон ладонью.
- Посол Германии прибыл, в ответ на нашу просьбу о помощи.
- Ну, давай его сюда, - нетерпеливо сказал генерал.
Ганс Георг фон Макензен[423]
являл собой почти стереотипную картину германского аристократа и дипломата. Тем не менее, казалось, он находится в определённом замешательстве от того, что его попросили лично донести ответ Берлина. С первыми же его словами неясное ощущение Чиано получило подтверждение.- Дуче, господа, я обязан подчеркнуть, что это ответ, полученный мною от самого герра Риббентропа. Таковы его слова. Герр Риббентроп говорит, что "Неудача имела показательный эффект, явивший сокращение амбиций итальянцев до предела их естественных возможностей. Кроватка застелена, одевайте пижамки". Прошу прощения и за отказ в помощи и за непозволительную форму, в которой он озвучен. Больше мне сказать нечего.
В кабинете надолго повисла тишина. Фон Макензен стоял, переминаясь с ноги на ногу, как будто ему срочно надо в туалет. Наконец Чиано вздохнул и покачал головой.
- Спасибо, Ганс. Не смеем вас больше задерживать.
После того, как фон Макензен вышел, Бадольо очень тихо проговорил:
- Итак, что это значит. Нам только что сказали, что Германия считает Британию более ценной для своих будущих замыслов, чем нас. Эскадрильи содружества с "Томагавками" и "Мэрилендами" хозяйничают в воздухе. Британский флот и его авианосцы контролируют Средиземное море. Наши силы в Северной Африке обречены, если мы не сможем договориться о немедленном прекращении огня. Следует немедленно связаться с Лондоном.
- Не с Лондоном, - решительно сказал Чиано, - с Каиром. Мы только что обсуждали, как генерал Уэйвелл способен выворачивать приказы в свою пользу. Нельзя быть уверенным, что распоряжения лорда Галифакса и его правительства будут выполняться частями, номинально подчинёнными Лондону. Есть только один человек, с которым мы можем договориться. Это, собственно, сам генерал Уэйвелл. Мы должны попросить его прекратить огонь, и постараться сохранить всё, что в наших силах.
Тишину, вновь повисшую в кабинете, разорвал скрежет отодвинутого стула. Бенито Муссолини встал и молча вышел. Долей секунды позже из-за двери послышался глухой стук. Охранник распахнул дверь и в панике прошептал:
- Немедленно вызовите помощь. Дуче упал и лишился сознания. Похоже, у него удар.
Египет, Каир, штаб-квартира Ближневосточного командования
Радио трещало. Интонации речи терялись в атмосферных помехах, но вне всяких сомнений, выступал Уинстон Черчилль. Его трибунный голос нельзя было спутать ни с чем.