Итак, что же он такое сделал, или написал, этот Тимотеус фон Бок? Среди родственников Тимо ходили слухи, что он попал в крепость за какое-то дерзкое письмо императору. Но они были уверены, что «это письмо, несмотря на все его свободомыслие, было рыцарским по форме и благородным по содержанию». Весь вопрос, однако, в том, как понимать рыцарство. Якоб Меттик вспоминает в своим дневнике, что тема рыцарства всегда была излюбленной темой его зятя, утверждавшего, что рыцарство «несомненно являет собой высшее духовное достижение Средних веков. И нашему прибалтийскому дворянству совершенно не за что краснеть. Именно оно в весьма чистом виде представляло этот дух еще долго после того, как в остальной Европе он был вытеснен иными идеалами…» Чтобы оценить исторический, а затем и поэтический смысл высказывания Тимо, надо вспомнить, что в 20-е годы XIX века прибалтийская или «ливонская» тема стала весьма актуальной для части свободолюбивого русского дворянства, пытавшегося увидеть в рыцарстве, остатки которого еще чувствовались в Прибалтике, романтический идеал сильной, благородной, свободолюбивой личности. Так что слова Тимо находятся в русле определенной преддекабристской традиции. Не случайно он говорил о свободе, чести и достоинстве рыцарства как первом этапе в развитии этих качеств во всем народе и обращался с упреком как бы идеального рыцарства к реальному прибалтийскому дворянству: «Тем не менее, господа, взглянем однажды правде в глаза: это наше блестящее было и остается обращенным только
Но зададимся вопросом, а походило ли в свое время идеализированное странствующее рыцарство, изображенное в романах, которые так пленили ламанчского идальго, на реально существовавший институт рыцарства? С уверенностью можно сказать, что это не так. Но разве помешало это Дон Кихоту взять копье, взгромоздиться на Росинанта и отправиться выпрямлять кривду, защищать обиженных и карать злых? Все дело здесь, видимо, в том, насколько далеко и решительно смеет человек последовать за пленившим его
И тут мы от общих рассуждений по поводу героя должны вернуться к последовательному течению сюжета. Якоб, понимая, что опасно в доме поднадзорного держать открыто дневник с такими наблюдениями, заметками и размышлениями, находит для него в своей комнате тайник, где и хранит. И вот однажды, заглянув в этот случайно обнаруженный им тайник поглубже, он находит жесткие и хрупкие, постаревшие листочки, исписанные по-французски почерком Тимо, и после самого беглого просмотра убеждается, что перед ним черновик письма, отправленного Тимо императору, так называемый «меморандум». Выпишем наугад отрывок из этого письма. «Шесть лет тому назад мы проливали кровь и жертвовали имуществом не для того, чтобы сделать Его Величество главой Священного Союза. Мы дрались потому, что иначе это значило бы отказаться от чувства собственного достоинства и чести. Русский народ спас Россию и Европу вопреки Его Величеству… Мы не потерпим, чтобы Его Величество, которому подлежит за все, в том числе и за повседневный хлеб, благодарить великодушие народа, обращался со всем народом так, как его отец имел обыкновение обращаться с отдельными людьми… Итак, дворянство требует созвать всеобщее учредительное собрание. Оно требует это для того, чтобы вместе с другими сословиями издать необходимые законы. Ибо законов у нас еще нет. Указы, издаваемые то тираном, то помешанным, то истопником фаворитки, то комедианткой, то турецким брадобреем, то курляндским псарем, то Аракчеевым, то Розенкампфом, – это не законы… Такая система есть не что иное, как анархия. Это право сильного, где нет моральных обязательств и где живут, следуя принципу – лучше убить, чем быть убитым…»
В рецензии нет смысла приводить дальнейшие выдержки из этого текста, он обширен, интересен и занимает примерно двадцать процентов от общего текста романа. Достаточно сказать, и это будет понятно русскому читателю, что многие мысли из него напоминают мрачные и жестокие инвективы Чаадаева из его знаменитого «философического письма», опубликованного в 1836 г. И не случайна историческая параллель: император Николай объявляет Чаадаева сумасшедшим. Однако письмо Чаадаева