Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте

Но это – сюжетное и историческое сообщение о поступке фон Бока. Существует же еще и поэтическая, нравственная проблема. Как расценить с точки зрения обычного, нормального, здравого подданного Российской империи поступок Тимотеуса фон Бока? Ведь он думал то, о чем лучше было не думать, и более того, он не только говорил то, что думал, он это записал, а записав, отправил императору. И самое интересное, что Якоб Меттик, переписывая его слова, понимает в какой-то момент, что все это он и сам слышал и думал, но не дал себе воли додумать до конца – все равно бессмысленно, ничего не исправишь, только себе повредишь. Как же определить поступок его зятя, сказавшего императору в лицо, что он думает о нем и его государстве? И вот после каждой выписки из «меморандума» он записывает свои впечатления, пока, после очередных страниц, не приходит к следующему заключению, парадоксально совпадающему с императорским: «Господи, невозможно считать человека в здравом уме, если он пишет императору, что все его министры развратники и негодяи… Хорошо, пусть все это как угодно обосновано, но чтобы об этом объявлять гласно, чтобы в написанном виде швырнуть в лицо императору, для этого действительно нужно быть безумным». Заметим, что пишет этот человек, не осуждающий Тимо, а уважающий и где-то даже втайне от самого себя обожающий его. И тем не менее человек, осмелившийся реализовать себя и высказать то, что его мучило, пренебрегший бытом ради бытия, а точнее сказать, жизнью ради жития, кажется и вправду безумцем. Зачем ему это было надо? Казалось бы, мог и промолчать.

Но – не мог. Как не мог усидеть дома Дон Кихот, хотя никто его об этом не просил. Вот здесь и проходит грань между так называемыми «типическими представителями своего времени» и людьми, прорывающими историю. Вспомним, что декабриста Лунина именовали Дон Кихотом, что выступление Чаадаева среди общих восторженных похвал и вправду было расценено как безумное, наконец, единственный трагический литературный герой тех лет Чацкий тоже объявляется обществом безумным за то, что бежит от сонного существования и говорит об этом вслух. Характерно замечание И.А. Гончарова, что «Чацкий как личность несравненно выше и умнее Онегина и лермонтовского Печорина. Он искренний и горячий деятель, а те – паразиты, изумительно начертанные великими талантами, как болезненные порождения отжившего века. Ими заканчивается их время, а Чацкий начинает новый век – и в этом все его значение и весь “ум”».

Писать о таких людях трудно, почти невозможно. Либо образ должен нести автобиографические черты, не внешние, а психологического настроя, душевной устремленности (Чацкий – Грибоедов), либо быть подлинной автобиографией (протопоп Аввакум), либо необходимо значительное временное расстояние, чтобы можно было осмыслить явление такого человека и понять его хотя бы в контексте исторического романа. В этом смысле для всех этих деятелей неким идеальным прообразом является уже поминавшийся нами Дон Кихот. Высокое безумие ламанчского рыцаря как бы осеняет безумие лифляндского дворянина.

Для здравого ума Якоба Меттика ясно во всяком случае, что жизнь в Российской империи немыслима для Тимо. Более того, сам Тимо начинает сомневаться в своем душевном здоровье и соглашается бежать за границу. Все готово, утром они должны быть на корабле, но в последний момент Тимо остается, совершая последний свой безумный поступок. Он вдруг понимает, что бежать – значит изменить себе, всей своей жизни, потому что его жизнь стала явлением некоего надличностного существования, и не ему теперь устраивать свою личную жизнь. Немыслим Рыцарь Печального Образа, занимавшийся своим жизнеустройством. И Тимо понимает, что богатство было бы его поражением в поединке с самодержавием. Ему достаточно просто жить здесь, не изменяя себе и не прося прощения и помилования, быть, как он сам говорит, «железным гвоздем в теле империи», чтобы император уже не мог чувствовать себя победителем.

И вот жизнь продолжается, идут годы, Якоб отделяется от сестры с зятем, женится, заводит свою семью. Надо заметить, что в рецензии мы выделили только ту линию в дневнике Якоба Меттика, которая связана с описанием главного героя, однако значительная часть, едва ли не треть романа – это, так сказать, собственная жизнь Якоба, его воспоминания о детстве, отношения с женщинами, размышления и т. п., написанные романтически весьма увлекательно. И тут хочется указать на достаточно тонкую художественную деталь: стоило Якобу удалиться в сторону от жизни Тимо, как и его собственная жизнь потеряла наполненность, ему стало не о чем писать.