Изображение и слово в риторике русской культуры ХХ века

Модель мира-сферы Хармса, конечно, нельзя рассматривать изолированно от модели мира-времени В. Веденского, философии Л. Липавского и Я. Друскина, интертекстуальности прозы К. Вагинова. Пространственность текстов Хармса обнаруживает близость локального плана не только к обэриутам, но и к русскому авангарду в целом. Вместе с тем мир-сфера Хармса, сотканный из антиномий замкнутого и открытого, тесноты и беспредельной свободы, граничности и проницаемости, имеет ряд индивидуальных характеристик, которые заставляют рассматривать его одновременно внутри и вне поэтики авангарда. Целый ряд особенностей этого мира обращен уже к реалиям тоталитарного порядка 30-х годов и образует своеобразную противофазу исторического авангарда. Наделенное серьезным сакральным компонентом, пространство Хармса не только архаизирующе-мифопоэтично, но и мифопорождающе. Аналогии с живописью подтверждают это.

Б) Стихотворение Хармса «На смерть Казимира Малевича»[267]

Как это неоднократно отмечалось в исследованиях творчества Хармса, для его изучения важно учитывать контекст изобразительного искусства. Мастера часто рассматривают (см. предыдущий фрагмент главы) в связи с живописью и графикой: сопоставительный анализ касается Малевича, Матюшина, Филонова, а также иллюстраторов и друзей писателя по Детгизу и ленинградской группы живописно-пластического реализма[268]. Между тем пишущие о Хармсе в аспекте искусства в основном апеллируют к манифестам и другим текстам современных писателю художников, к иллюстрациям к произведениям Хармса, а также к авторским рисункам. Меньше речь заходит о визуальной составляющей поэтики мастера, отчего порой происходит смещение важных акцентов. Очевидно, контексты творчества Хармса должны быть расширены за счет дополнения участников круга авангарда именами и событиями начала 30-х годов, тем кругом лиц и явлений, которые можно было бы назвать – вслед за схожими явлениями на Западе – новой фигурацией. Хармс времени «Случаев» и других произведений зрелого периода внутренне связан именно с этими страницами позднего авангарда.

Эволюцию творческих принципов и смещение изобразительных контекстов наглядно демонстрирует поэтика стихотворения Д. Хармса «На смерть Казимира Малевича». Анализ этого текста ставит исследователя перед необходимостью ответить на ряд вопросов. К памяти какого именно Малевича взывает оплакивающий кончину великого мастера поэт? В чем состоит план соответствия поэтики стихотворения идеям и творчеству Малевича? Какие пласты современного Хармсу изобразительного искусства обнажает текст? Приведем текст стихотворения полностью, пронумеровав предварительно строки для удобства работы[269].

1. Памяти разорвав струю,

2. Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.

3. Имя тебе – Казимир.

4. Ты глядишь, как меркнет солнце спасения твоего.

5. От красоты якобы растерзаны горы земли твоей,

6. Нет площади поддержать фигуру твою.

7. Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!

8. Что ты, человек, гордостью сокрушил лицо?

9. Только муха – жизнь твоя, и желание твое – жирная снедь.

10. Гром положит к ногам твоим шлем главы твоей.

11. Не блестит солнце спасения твоего.

12. Пе – чернильница слов твоих.

13. Трр – желание твое.

14. Агалтон – тощая память твоя.

15. Ей, Казимир! Где твой стол?

16. Якобы нет его, и желание твое – ТРР.

17. Ей, Казимир! Где подруга твоя?

18. И той нет, и чернильница памяти твоей – ПЕ.

19. Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,

20. Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,

21. Десять раз протекла река пред тобой,

22. Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.

23. «Вот штука-то», – говоришь ты, и память твоя – Агалтон.

24. Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.

25. Меркнет гордостью сокрушенное выражение лица твоего,

26. Исчезает память твоя и желание твое трр.