Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В 1785 году в Париже Ледъярд попытался организовать экспедицию, чтобы пересечь Россию и Сибирь и затем исследовать северо-восточную часть Америки. Он советовался с Томасом Джефферсоном, американским послом в Париже, с Фридрихом Мельхиором Гриммом, культурным представителем Екатерины во французской столице, и с Джоном Полем Джонсом, который вскоре поступил на русскую службу. В 1786 году он писал своему кузену в Америку, что все готово для предстоящей экспедиции: «Примерно через две недели я отправляюсь из Парижа в Брюссель, Кёльн, Вену, Дрезден, Берлин, Варшаву, Петербург, Москву, Камчатку, к Анадивскому морюи Американскому побережью. Если я найду какие-нибудь города между ним и Нью-Йорком, я тебе о них напишу» [883]. Такое масштабное видение географической непрерывности, включавшей Западную и Восточную Европу, Азию и Америку, стало для Ледъярда предметом размышлений во время его путешествия, которое шло не вполне в соответствии с планом. В 1787 году, уже в Санкт-Петербурге, он писал Джефферсону в Париж, вспоминая о варварах древности: «Я могу лишь уверить Вас, что роскошную приятность вашего дивного климата не нарушит второе вторжение готов, вандалов, гуннов или скифов». В Санкт-Петербурге, однако, дело обстояло иначе: «С нами за одним столом был скиф, принадлежавший к местному Медицинскому обществу». Это шутка, но шутка, основанная на традиционном для XVIII века смешении Восточной Европы с древней Скифией. Там, в Петербурге, Ледъярд связался с Палласом, немецким знатоком естественной истории, который состоял на службе у Екатерины, исследуя Российскую империю, а также с французским послом в России, все тем же Сегюром. Он надеялся, что при их содействии Екатерина разрешит ему пересечь всю ее империю [884]. Быть может, он не уделил этому достаточно внимания, а может быть, внимания не уделили ему, поскольку как раз в это время Екатерина и Сегюр готовились к своему большому крымскому путешествию. В любом случае полученного Ледъярдом разрешения оказалось недостаточно, и все предприятие окончилось нелепым провалом.

Сибирь была щекотливой темой в России XVIII века. Марк Бессин в своей работе «Изобретая Сибирь» предположил, что начиная с эпохи Петра образ России был основан на сочетании двух симметричных долей, европейской и азиатской [885]. Если Западная Европа определяла свою собственную цивилизацию в основном через сравнение с полувосточной отсталостью Европы Восточной, то петровская и екатерининская Россия, приравнивавшая себя к Европе, подчеркивала противопоставление с колонизированной Сибирью, территорией явно азиатской. Такое разделение и делало Сибирь щекотливым предметом. Екатерина пришла в ярость, когда аббат Шапп д’Атрош, французский астроном, приехавший в Сибирь в 1761 году, чтобы наблюдать за прохождением Венеры через солнечный диск, опубликовал в 1768 году свое «Путешествие в Сибирь», изображавшее успехи цивилизации в России в самом невыгодном свете. Царица разозлилась настолько, что сама сочинила по-французски «Антидот», в котором с презрением опровергала все заключения Шаппа [886]. Возможно, она вспомнила о нем, когда узнала, почти двадцать лет спустя, что Сибирь пересекает Ледъярд.

Ледъярд вел «Дневник путешествия через Сибирь, к Тихому океану, в попытке совершить кругосветное путешествие», который начинался с путешествия из Казани на Волге до Тобольска за Уралом. Эти земли, отмечает он, «которые прежде принадлежали полякам, должно быть, и вправду очень бедны, если судить по виду их обитателей» [887]. Как и у Шаппа, у него складывалось нелестное мнение о екатерининской империи, и почему-то он решил, что земли эти когда-то принадлежали Польше. В эпоху наивысшего расцвета Речь Посполитая включала левый берег Днепра, но ее граница никогда не подходила даже близко к Волге, не говоря уж об Урале. Ледъярд, несомненно, знал, что раздел Польши произошел совсем недавно и что Россия округлила свои владения за ее счет, но в политической географии Восточной Европы он совсем не разбирался. Новейшая история его не привлекала. Читая дневник, довольно быстро понимаешь, что начиная с первого появления татар около Казани его больше всего интересовала антропология различных рас: