Изобретение Мореля. План побега. Сон про героев

Неверс пишет: «Золя – понятно, он написал «Я обвиняю»[33], а Дрейфус одержим Дрейфусом. Но Виктор Гюго… Человек, который для пылкого преклонения выбирает в истории Франции, более богатой генералами, чем самая неразличимая на карте южноамериканская республика, двух писателей, достоин, по совести, пусть даже беглой похвалы».

IX

Ночью двадцать второго он не мог заснуть. Бессонница придала огромную важность признанию Бернхейма, которое Неверс не захотел выслушать. Он смутно страшился какой-то кары за то, что не стал слушать арестанта. Вымотанный, возбужденный, решил немедленно посетить красный барак. Усилием воли отложил это до утра. Прикидывал в деталях этот немыслимый визит: как заставит себя после бессонной ночи проснуться пораньше, как начнет говорить с Бернхеймом, как намекнет на предыдущую встречу. На рассвете Неверс уснул и видел сны. Во сне он опять уезжал из Сен-Мартена, снова страдал от разлуки с Ирен, и это страдание изливал в письме. Помнил первую фразу: Я уступил, я расстаюсь с Ирен; люди, которые могут помешать… Дальше помнил только смысл, примерно такой: люди, которые могли бы помешать его возвращению, уверяли, будто мешать не станут. Последней фразы не забыл (говорит, что во сне она казалась неопровержимой; подозреваю, что в своем сумеречном бдении он попал в самую точку): поскольку причин для разногласий нет, боюсь, мне уже не вернуться, не увидеть вновь Ирен.

Утром Дрейфус принес ему два письма – одно от Ирен, другое от Ксавье Бриссака.

Двоюродный брат посылал весть, для Неверса чудесную: 27 апреля Бриссак заменит его. Это означало, что Неверс окажется во Франции к середине мая. Кузен сообщал также, что и Ирен написала письмо. Неверс утверждает, что не торопился ознакомиться с ним. Там не могло быть ничего неприятного, ничего важного. Письмо Ирен было написано позднее, чем послание Ксавье, но в нем не содержалось ни намека на свежие новости.

Неверс был счастлив, надеялся, что обрел душевное равновесие. Пытался оправдать Пьера (признавал его правоту: нет мужчины, достойного Ирен, и он, бледный, многоречивый завсегдатай кафе, достоин менее прочих).

Вспомним, что предшествовало этой ссылке в Гвиану. Произошло событие, всем известное (пропали бумаги, немаловажные для семейной чести и собственности на солеварне, все указывало на Неверса); Пьер поверил в его виновность, попытался спасти Ирен… Неверс беседовал с ним, и – так он уверяет – оправдался. Две недели был совершенно счастлив – все уладилось. Потом Пьер позвал его, поговорил с ним резко (вероятно, скрывая неспокойную совесть) и велел отправляться в Гвиану. Даже намеками, словно стыдясь, шантажировал его: в случае непослушания он обо всем расскажет Ирен. И добавил: «Через год ты вернешься и сможешь жениться на Ирен; по крайней мере, получишь мое согласие». По мнению Неверса, это доказывает, что Пьер признавал его невиновность.

Как же тогда он объяснил, зачем отправляет Энрике в Гвиану? Туманно. Привел доводы разного рода: всякое обвинение бросает тень, взять хотя бы капитана Дрейфуса (многие из тех, кто отрицал его вину, отказывались признавать, что он совершенно чист). Есть призрачная надежда на то, что дальний путь и суровая жизнь в Гвиане изменят его пагубные привычки просиживать в кафе ночи напролет; да и Ирен, того гляди, разлюбит его.

Неверс тоже никак не объяснил собственное странное поведение по отношению к Ирен (ни словом не упомянул темные дела, в которых оказался замешан). Подобное поведение сыграло на руку Пьеру.

Вот его доподлинные слова: Если я убедил тебя, если Пьера, который предпочел бы не верить мне, убедил тоже, какие трудности возникли бы с Ирен, ведь она меня любит? (Я это пишу с суеверной, унизительной робостью) …Единственным оправданием моего извращенного отношения к Ирен являются моя глупость и извращенное отношение к себе самому.

Неверс послал Ирен стихи:

Лишь твоих шагов затихнет звук,
Воскресают все мои печали,
Я страшусь – чего еще вы ждали? —
Близости чудовищных разлук.