Изобретение Мореля. План побега. Сон про героев

– Да вы сами, и вы не будете первым. Ваш предшественник раз десять ездил в Кайенну. Взрывчатки накопилось столько, что весь архипелаг взлетит на воздух.

Похлопав Бернхейма по плечу, Неверс сказал, что обо всем позаботится. Пересек двор, вошел в административное здание и, миновав лестницы и коридоры, добрался до своей комнаты и сразу испытал огромное облегчение.

XI

26 марта

Неверс не знал, было ли то, о чем поведал Дрейфус, недобрым знаком. Хотелось спросить совета, но у кого? Он сам, все еще в ужасе от того, что приходится жить в тюрьме, соображал плохо (к тому же перегрелся на солнце). Может, со временем такая жизнь станет привычной, подумал он, и час, когда эта новость показалась ему ужасной, вспомнится с облегчением. Ведь все прошло, и опасность потерять рассудок миновала. Но, хотя Неверс и не приспособился к жизни в тюрьме (и, что кажется невероятным, этому радовался), все же был склонен придавать значение сведениям, полученным от Дрейфуса.

За три дня, которые этой вести предшествовали, не случилось ничего, достойного упоминания. Дрейфус казался подавленным, печальным (я решил не приставать к нему с вопросами, – пишет Неверс, – жизнь на этих островах оправдает любое отчаяние). Кастель распорядился, чтобы ему прислали несколько книг (труд Мари Гаэль о резонансе осязания и топографической анатомии спрутов; работу английского философа Бэйна о чувствах и интеллекте; Маринеску о синестезиях; наконец, как рассвет после долгой тьмы – испанского классика Суареса де Мендосу); Дрейфус их все переправил проволочным транспортером.

Вечером двадцать пятого Неверсу показалось, будто Дрейфус подавлен, как никогда; он накрывал на стол в полном молчании, и это угнетало: разговор во время трапез превратился для них в скромную, но приятную традицию. Вдруг, спрашивал себя Неверс, уважая печаль денщика, он усугубляет ее, вселяет опасение, что офицер недоволен. Не зная, как завязать разговор, предложил тему, которой хотел избежать:

– За что осудили Бернхейма?

– За измену.

– Значит, его, а не вас следовало прозвать Дрейфусом, – попытался он перейти на прозвища, тему не такую скользкую, как все, что касалось Бернхейма.

– Не говорите так о капитане Дрейфусе, – обиделся Дрейфус.

– Какие еще прозвища здесь в ходу?

– Какие прозвища… ну, например, Пресвитер.

– Кто такой Пресвитер?

– Марсильяк, с Сан-Хосе. У него пресбиопия, старческая дальнозоркость, вот я и прозвал его Пресвитером. Он видит лишь то, что вдали, вблизи без очков совершенно ничего не видит. Даже своего тела.

Дрейфус вспомнил стишок из «Тайны желтой комнаты»:

«Не потеряла даль своих очарований
И не утратил сад свой предвечерний блеск»

Неверс поздравил его с хорошей памятью, но Дрейфус оставался безутешен. Вскоре он признался:

– Видите, я заговорил о Пресвитере, а как раз о нем я и не хотел упоминать. Уже несколько дней я пребываю в растерянности. Завтра вы сами узнаете, может, будет лучше, если я расскажу сейчас. Пожалуйста, не клеймите господина Кастеля, он великий человек и наверняка понимает, что делает. Кастель приказал, чтобы завтра утром, в самый ранний час, мы доставили Пресвитера на Чертов остров.

XII

27 марта

Губернатор застал его врасплох. Зашел в кабинет незаметно. Очень близко, у самого затылка, Неверс услышал пронзительные крики, и его объял ужас, связанный с давним воспоминанием, когда внезапно, как из-под земли, выскочил ряженый.

– Что читаете?

– Плутарха. – Отпираться было бессмысленно.

– Зачем теряете время? Культура не предполагает общения с примитивными умами! – сентенциозно прокричал он своим тоном кукольника. – Философы до сих пор пережевывают диалоги Платона, и самые требовательные зрители смеются шуткам Мольера над врачами. А будущее – оно неясно, скрыто во мгле.

– Во мгле, в камуфляже, – ввернул Неверс не без задней мысли.

Воцарилось молчание. Вскоре Неверс прервал его:

– Эта книга мне интересна. Там говорится о символах.

– О символах? Но вы не думаете, что за тысячу восемьсот лет эту тему обогатили?

Очевидно, заявляет Неверс, Кастель пришел не за тем, чтобы побеседовать о культуре и о символах. Какое-то время он рассеянно листал «Трактат об Исиде и Осирисе» и, наконец, спросил:

– Что вы думаете о нашем последнем разговоре?

– В общем, ничего.

– Раз вы ничего не думаете, значит, вам не нравится тюрьма, – быстро произнес Кастель. – А раз вам не нравится тюрьма, вы не можете усмотреть в моих идеях что-либо дурное.

– Ну, не знаю. – Неверсу не хотелось вступать в дискуссию. – Идеи ваши, наверное, хороши, но посвящать себя тюремному делу означает, определенным образом, становиться соучастником. Лучше я буду неукоснительно, как автомат, выполнять свою работу.

– Как автомат? Разве в этом призвание молодежи? Где ваша молодость?

Неверс не знал, что ответить. Кастель продолжил:

– Молодежь революционна. Даже я, старик, верю в действие.

– Вы анархист?