Изобретение Мореля. План побега. Сон про героев

– Я хотел бы изложить подоступнее проблемы, стоящие перед нашим театром. Молодой, начинающий автор, аргентинец, задыхается, тонет, не имея возможности увидеть воплощенной свою фантазию. В плане чисто художественном положение, смею вам доложить, просто устрашающее. Я сам сочинил мистерию, нечто в высшей степени современное: некий салат из Маринетти, Стринберга, Кальдерона де ла Барки, сдобренный секрециями моих незрелых желез, поданный в онирическом бреду. И что же? Какие гарантии мне предлагают? Кто будет это ставить? Следовало бы посбить спесь с театральных трупп, пусть даже пригрозив напустить на них конную полицию. В то время как безвестный автор, далекий, если хотите, от совершенства, прозябает в конуре, не в силах явить миру своих уродцев, толстобрюхая публика, это буржуазное божество, изобретенное франкмасонским либерализмом, развалившись в удобных креслах, за которые платит бешеные деньги, смотрит то, что ей заблагорассудится, выбирая пьесы, не будь дура, среди лучшего, что есть в международном репертуаре.

Тем временем Гауна думал: «Хоть ты и много знаешь, братец, прочел уйму книг, но сейчас, не раздумывая, ты поменялся бы местами с таким невеждой, как я, лишь бы проводить Клару». Баумгартен продолжал:

– Нечто подобное, как мне рассказывают, происходит и в книжной сфере. Приведу вам в пример моего двоюродного брата, он совершенно такой же, как я, – красивый, большой, светловолосый, белый, неиспорченный, сын европейца. Его обуревает жажда творчества. Это наше молодое дарование, он подписывается «Ба-би-бу». Так вот, он сочинил книгу «Тоско, карлик-великан». Сам сделал макет, нарисовал обложку. Вся семья вложила деньги. Прекрасная получилась книга. Страниц в ней мало, зато они большие, примерно досюда, – Баумгартен наклонился и похлопал себя по икре, – буквы черные, как на вывеске, поля такие широкие, что текста почти не видно. Так вот, спросите ее в книжном магазине, и продавцу приходится спускаться во второй подвал и доставать ее из упакованной стопки с клеймом Раньо – старого типографа. Откройте газету, можете читать до одурения заметки в так называемом библиографическом разделе – и ни слова, ни строчки. Это просто безобразие. А если вы и встретите заметку, то ее можно легко отнести к чему угодно, скажем, к книге сонетов, которые накропал член-корреспондент Академии истории. Требование нашего времени – это рецензия в газете, под которой стоит подпись, рецензия содержательная. Моральный и материальный долг наших литераторов – броситься на штурм. Нам нельзя останавливаться до тех пор, пока каждая аргентинская книга не удостоится серьезного разбора, и в особенности, разбора дружественного, как она того требует. Иногда мой двоюродный брат пугает свою жену, заявляя, что скоро бросит писать.

Между тем Гауна думал: «Отчего бы тебе немножко не помолчать? Как ни крутись, но этот зеленый джемпер, этот мохнатый пиджак, эта розовая и чистая ряшка – что твоя, что твоего двоюродного братца и наверное всех троих родичей, – все это ничуть не поможет тебе проводить Клару после репетиции, а это единственное, чего бы тебе хотелось».

Он отвлекся. Вдруг он заметил, что здоровяк больше не говорит, а стоит возле сцены. Клара направлялась в их сторону.

– Буду ли я иметь честь, – говорил Баумгартен с самой лощеной своей улыбкой, потирая руки, словно и впрямь их мыл, – видеть вас сегодня вечером и доставить к порогу вашего собственного дома?

– Вы видели меня уже предостаточно, – ответила Клара, не глядя на него. – Я ухожу с Гауной.

На улице она взяла его под руку и, слегка повиснув на нем, попросила:

– Отведи меня куда-нибудь. Мне очень хочется пить.

Они обошли весь район, устали, но ничего не нашли – все кафе и лавки были закрыты. Клара почти не смотрела на них, только повторяла, что очень хочет пить и что падает с ног. Гауна спрашивал себя, почему бы девушке не успокоиться и не вернуться домой: там наверняка есть кран, чтобы напиться и даже вымыться целиком, и кровать, где она может спать, как королева, хоть до Судного дня. Кроме того, его утомляли женские капризы. Об усталости лучше было не вспоминать; он спрашивал себя, каким он будет наутро, когда придется вставать в шесть часов и идти в мастерскую. Быть может под влиянием книги, упомянутой Баумгартеном, он подумал, как было бы хорошо, если бы девушка стала крошкой сантиметров в пять ростом. Тогда он сунул бы ее в спичечный коробок – он вспомнил мух, которым его школьные товарищи обрывали крылья, – спрятал бы в карман и пошел спать.

Вдруг Клара воскликнула:

– Ты не представляешь, как мне нравится бродить с тобой в такую ночь.

Он посмотрел ей в глаза и почувствовал, что очень ее любит.

ХХ