Изобретение науки. Новая история научной революции

Следует подчеркнуть, что те, кто пытался построить новую науку, прекрасно сознавали, что можно твердить о желании создать социологию знаний, за которым скрывается желание убежать от мира, где знания полностью социально детерминированы: ср. Бэкон об идолах (Bacon. Instauratio magna, 1620. 53–80. Book 1, §§ 23–68) = Bacon. Works, 1857. Vol. 4. 51–69) и Glanvill. The Vanity of Dogmatizing, 1661, особ. 125–135, 194, 195. Обзор работы Shapin. A Social History of Truth см. в: Feingold. When Facts Matter (1996) и Schuster & Taylor. Blind Trust (1997).

5. Томасу Куну часто приписывают заслугу введения слова «парадигма» в англоязычную философию науки в работе Kuhn. Structure (1962) (например, Lehoux. What Did the Romans Know? 2012. 227 и Hacking. Introductory Essay, 2012. xvii – xxi), но на самом деле это слово многократно встречается в: Hanson. Patterns of Discovery, 1958. 16, 30, 91, 150, 161. Некоторые из этих авторов, но не все, являются сторонниками Куна. Впервые слово «парадигма» Кун использовал в докладе на конференции в 1959 г., после появления книги Хансона (The Essential Tension, перепечатана в: Kuhn. The Essential Tension, 1977. 225–239). Кроме того, Хансон раньше Куна подчеркивал значение гештальт-философии и обращал особое внимание на философию Витгенштейна. Он четыре раза цитируется в «Структуре научных революций», и Кун впоследствии указывал, что испытал его сильное влияние (Kuhn. The Road since Structure, 2000. 311; Nye. Michael Polanyi and His Generation, 2011. 242).

Это указывает на более широкую проблему в интерпретации Куна. Джоэл Айзек утверждал, что кажущееся сходство между работой Куна и несколькими почти совпадающими по времени работами является ретроспективной конструкцией (Isaac. Working Knowledge, 2012. 232), однако он не рассматривает влияние этих работ на Куна. Так, он говорит, что Кун «наткнулся» на концепцию парадигмы в 1958–1959 гг., игнорируя вероятность, что на Куна мог оказать влияние Хансон. (Фейерабенд, читавший «Структуру научных революций» в рукописи, нашел ее очень похожей на работы Хансона: Hoyningen-Huene. Two Letters, 1995.) Айзек также считает, что явное сходство «Структуры» Куна и «Персонального знания» (Personal Knowledge, 1958) Полани вводит в заблуждение, хотя в «Структуре» Кун называет книгу Полани «блестящей» (иногда говорят, что многие свои идеи Кун позаимствовал у Полани. Например, Макинтайр писал, что своим взглядом на естественные науки Кун «похоже, в значительной степени обязан сочинениям Майкла Полани (Кун нигде не признается в этом)» (MacIntyre. Epistemological Crises, 1977. 465). Уточнение в скобках – неправда: благодарности присутствуют уже в первом издании, хотя пропущены в указателе в третьем и последующих изданиях. То же самое относится к сходству идей Куна и Фейерабенда, хотя они много общались в 1960 и 1961 гг. (Hoyningen-Huene. Three Biographies, 2005). Айзек утверждает, что прочтение Куна и этих авторов как противников позитивизма «объединяет восприятие книги Куна с историческим контекстом ее появления» (классическое восприятие текста см. в: Shapere. The Structure of Scientific Revolutions (1964). Но сам Кун одобрял интерпретацию, которую стремится опровергнуть Айзек (Kuhn. The Road since Structure, 2000. 90, 91).

Таким образом, Айзек недооценивает значение прямой атаки «Структуры» на позитивизм, которая, по словам самого Куна, поддерживает «наиболее распространенную сегодня интерпретацию природы и функций научной теории» (Kuhn. Structure, 1996. 98–103; Isaac. Working Knowledge, 2012. 231, 232; изложение этой современной интерпретации см. в: Hesse. Comment, 1982. 704) и неверно истолковывает контекст появления «Структуры». «Локальное» прочтение Айзеком работы Куна в контексте Гарварда само по себе ценно, но Кун покинул Гарвард в 1956 г., поэтому ключевым текстом для гарвардского прочтения должна быть не «Структура научных революций», а «Коперниканская революция», опубликованная в 1957 г., текст, который Айзек по большей части игнорирует, – а саму «Структуру» (что иногда, похоже, признает Айзек) правильнее было бы воспринимать как участие в более широких международных дебатах, направленных против позитивизма.