Изольда Великолепная

– Ты же возненавидел отца за то, что случилось увидеть. А она возненавидит тебя. Из-за чего, Кайя? Из-за очередного правила, через которое тебе обостренное чувство ответственности переступить не позволяет?

– Дело не во мне.

– А в ком тогда?

Кайя не любил ссориться с Урфином. Он вообще не любил ссоры с людьми близкими. К счастью, таковых было немного и конфликты возникали редко.

– Если уж ты заговорил о Фризии, то там все началось с правил, которые вдруг оказались необязательны. Я не хочу повторения истории. И поэтому закон должен соблюдаться. Я и так слишком вольно с ним обходился.

Хорошее настроение, та иллюзия мира, которую Кайя вынес из парка, исчезала.

– Да неужели?

Если бы Урфин выбрал другой тон, Кайя промолчал бы. Ему бы следовало молчать, но он это понял слишком поздно. Слов было уже не вернуть:

– Я дал тебе свободу. Я сохранил тебе жизнь. И я беру в жены…

– Кого?

– Женщину, которую выбрал ты.

– Мне показалось, она тебе нравится.

Кайя было знакомо это выражение упрямства. Ну почему Урфин хотя бы раз в жизни не попытается встать на его, Кайя, место? Почему он считает, что можно делать лишь то, что делать хочется? И никогда не пробует просчитать последствия этих желаний?

– Мое мнение роли не играет. Совет категорически против этой свадьбы.

– А… ну если Совет, тогда да. Совет знает, что правильнее, и еще не поздно передумать, Кайя. – Урфин отвел взгляд. – Поступи по правилам. Только, сдается мне, когда-нибудь правила тебя сломают.

Наклонившись, Урфин поднял фигурку слона и, повертев в пальцах, вернул на карту:

– Ноги у слонов слабое место. Пусть кузнецы сделают железные шипы, я дам рисунок.

В моих покоях пылал камин, но меня все равно знобило. Холод рождался где-то под сердцем, но перетекал в пальцы, и, заледеневшие, те крепче сжимали перо. Буквы рождались одна за другой, ровные, аккуратные, как будто не моею рукой начертанные.

На всякий случай я руку пощупала. Нет, вроде бы все еще моя.

Ничего, это пройдет… у меня ведь обязанности и все такое. Другие же как-то приспосабливаются. И Кайя будет рядом. Когда он рядом, все как-то проще, понятней. Надо просто выбросить из головы эти мысли. Но не получается, и я отложила перо.

– Ингрид, а… а ты будешь присутствовать, когда того человека…

– Казнят?

Моя старшая фрейлина удобно расположилась на низком диванчике, у ног ее, свернувшись калачиком и обняв подушку, дремал Майло. Рыжий Кот, который появлялся лишь тогда, когда желал появиться, всяко демонстрируя собственную независимость, поглядывал на мальчишку искоса.

Кот ревновал. Но кошачья натура требовала скрывать эмоции, и лишь нервное подергивание кончика хвоста выдавало раздражение.

– Все будут, Иза. Приговор такого рода обязывает к присутствию. – Ингрид не вышивала, она плела из тонкой золоченой проволоки цветы. – Кроме детей, конечно. Но и дети придут. Им интересно. Ты боишься?

– Да.

– Это неприятное зрелище. Хотя многим нравится.

Как такое может нравиться кому-то?

Я подняла Кота, который фыркнул, показывая, что вовсе не расположен к нежностям, но убегать не стал, улегся, свесив лапы с колен.

– В пресном мире хочется острого. Казнь – это всегда развлечение. Можно купить лотерейный билет и выиграть кусок веревки висельника. Говорят, приносит счастье. Или что-то из одежды… у кое-кого целая коллекция имеется. Опять же ставки на палача. Или на то, сколько протянет…

Меня опять затошнило. Я так не смогу!

– Иза, не расстраивайся. – Ингрид отложила рукоделие и укрыла мальчишку шалью. – Если хочешь, я добуду одно средство. Хорошее средство. Две капли, и ты видишь, понимаешь, что происходит, но это тебя совершенно не волнует.

Гм, взлом мозга против легкой наркоты. Какие замечательно разнообразные варианты. А вот тот, где я просто прогуливаю мероприятие, отсутствует.

Интересно, а если мне заболеть?

Температура там. Ангина. И мигрень. С тонкой-то телесной конституцией запросто. И сутки в постели с бледным видом…

– Я сама его принимала, когда у моего мужа возникало желание исполнить супружеский долг.

– Ты замужем?

– Была… – Ингрид взяла со столика щетку для волос и подошла ко мне. – Долг женщины в том, чтобы выйти замуж, родить ребенка и, если получится, овдоветь. У меня получилось.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать два. В двенадцать я подписала договор о намерениях. В тринадцать стала женой одного… человека, который оказал отцу услугу. В пятнадцать – родила сына. В шестнадцать овдовела. Мой муж был столь любезен, что свернул себе шею на охоте. Впрочем, даже если бы не свернул, то вряд ли прожил бы долго.

– Сколько ему было?

– На момент нашей свадьбы – пятьдесят восемь.

Черт, после такого жизненного опыта я бы тоже в лесбиянки подалась. И чем этот ее муж, пусть давным-давно мертвый, лучше осужденного сегодня урода? Тем, что не убивал?

– Сначала было сложно. Отвратительно даже. Но мне помогала Аля.

Щетка коснулась волос. У Ингрид были мягкие чувствительные руки, которым подчинялись даже мои непослушные кучеряшки. Они отрастали с какой-то безумной скоростью, а постригать их куафюр отказывался наотрез.