Изоляция

Черно-белыми вспышками всплывает из памяти лицо директора известной сети закусочных «Вериго» Олега Ковалева. Богатенький Буратино. Его же грабили раза три. Поэтому он установил еще одну крышку люка в потолке со своей стороны балкона и, естественно, намертво его задраил. Открыв крышку с этой стороны, я наткнулся на непробиваемый кусок металла, закрывавший лаз с той.

Тик-так… Тик…

Отпрыгнул я в сторону, когда в люк сверху сунули пару стволов. Орут «псы», что сумасшедшие. В унисон стрекотнули АК. Пули градом пронеслись мимо, разнесли в щепки старый шифоньер у стены, разорвали в клочья цветы в горшках, брызнули содержимым соленья под стулом. Псы не видели, куда стреляли, они дырявили все подряд, но в основном люк. Поняли, что я спрыгнул на четвертый и закрылся изнутри.

Но мне не повезло. Сучий люк сыграл против меня. Пришлось влезть на подоконник и забиться в дальний угол, чтобы не попасть под шквал пуль. К сожалению, отсюда было лишь два пути: прыгнуть с пятого этажа и распластаться кровавой лепешкой у черного входа или шмыгнуть в квартиру и открыть дверь гончим добровольно. Несложно представить, что меня ждет в таком случае. Поэтому эти оба варианта так же быстро исчезают, как и появляются. А заместо них появляется третий…

Дождавшись антракта, я дотянулся до лежащей на шифоньере ржавой гантели и разбил ею стекло.

…-так…

И прежде, чем доги понимают, что я все еще здесь, бросаю четырехкилограммовый снаряд в стекло балкона соседнего подъезда. Гантель пробивает застекленную часть и падает внутрь, но стекло, на мою беду, не осыпается полностью. Острые края витиеватыми горными пиками продолжают торчать из нижней кромки рамы.

Тем не менее это единственный мой шанс. Расстояние между рядами балконов первого и второго подъездов — метра полтора. «Чепуха, если идти по земле», — успокаиваю себя. Наскоро посшибав самые крупные осколки, я встал на край перила и прыгнул.

Полет длился вечность. Прыжок казался настолько бессильным, что полутораметровое расстояние показалось расстоянием между высоковольтными столбами. Поэтому я и не долетел, фарт мой иссяк. Лишь чудом мне удалось зацепиться руками за край заветного чужого балкона. Но подтянуться не было сил. Острая боль от порезанных ладоней пронизывала все тело, окровавленные осколки кастетом торчали меж пальцев. Кровь ручейками потекла вниз по предплечьям, закапала мне на голову.

Я отчетливо понимал, что не продержусь так и нескольких секунд. Мышцы завяли, в них стало пусто, как в гидравлике, с которой слили масло.

Тем не менее звон битого стекла сработал как будильник. Это «доги» выбили боковое окно на балконе тети Веры.

От осознания того, что я могу утонуть в шаге от спасительной кочки, в голове включился дополнительный генератор. До меня таки дошло, что раз подняться не смогу, то опуститься должен. Ногами я ударяю в стекла балкона на четвертом этаже. Ох, сегодня праздник битого стекла. Качнув ногами, отпускаю руки и забрасываю себя на балкон ниже. Схватился за деревянную поперечину, чтоб не сломать позвоночник. Но фарт снова со мной, видать, благополучный все-таки сегодня день по гороскопу.

Вваливаюсь в пустой балкон под хор автоматных очередей с этажа повыше. Но он меня не волнует. Даже рикошетом. Не достанут, сучьи выродки.

В полу балкона люка, к превеликому сожалению, уже нет — четвертый этаж крайний для этого вида противопожарных средств. Поэтому я вбегаю в комнату. Спальня. На кровати никого нет, но на тумбочке рядами выставлен стандартный набор для подхватившего лихорадку: таблетки, капли, ингаляции. Втягиваю воздух — не врет нос, где-то есть хозяин квартиры.

У меня есть не больше нескольких минут, прежде чем «доги» вынесут дверь. Я стаскиваю с себя оружие, срываю липкую футболку и шорты, подбегаю к тумбочке и выливаю на раны зеленку. Выпучив глаза, раскрыв рот вовсю, кричу… но не издаю при этом и звука. Крик весь в голове. Затем поливаю себя йодом, хлорофиллиптом, корвалдином — всем, что было спиртосодержащим. Ведь хорошо понимаю: поликлиника не работает. Выходной до никогда. Спасай себя сам или умри. Кровь нужно остановить любой ценой.

Отрезвев от выжигающего нервные окончания болевого шока, кое-как протерев спиртом лицо и наскоро перебинтовав руки, я сдергиваю со спинки стула синюю рубашку с длинным рукавом. Под ней обнаруживаю выутюженные как лезвия темные брюки. То что надо. В темпе молнии меняю прикид.

Выбравшись в узкий коридор и увидев в прямоугольном проеме сине-голубую окраску площадки, я застываю в полушаге. Нет, меня не поражает лежащее на ковре, в тумане мух, раздувшееся тело дяди Володи. Ни видом, ни запахом. Меня поражает то, что все это время входная дверь была распахнута настежь. А на площадке — лишь далекий отзвук замеса «догов» с гражданскими из нижних этажей.