Изоляция

— Скажу тебе по чеснарю, Салманов. Лично мне по хер, что ты там набедокурил ночью. Вся эта байда, типа там торговля, «Урожаи», то-се, мне особо никуда не упирается. Я всегда знал, что ничего путного из этого не выйдет. И Нанаю то же рисовал — не будет здесь ни хера. Как по мне, то валить надо с Винницы, выпадать где-то на богатом селе и типа фортик образовать. Селяне пашут, мы их стерегем. Ту же муку прогоняем на патроны, пока они есть. А там зырить будем. Так он нет, уперся, мол, пока есть что здесь ловить, будем ловить, а на село всегда успеем. И чо? Наметил вона барыжню на «Урожае», так разве такие как ты дадут чего-то выловить? Вы же как мухи, епанарот! Не успеешь бздануть — уже летят, говно, думают. И знаешь, чо хуже всего? Что вы, — он прищурился, когда дым зашел в глаз, — когда жрать станет нечего, с Винницы тоже чухнете. Мне придется на такую мразь, Салман, тратить гребаные маслины. Ты же не пойдешь ко мне пахарем, да? Извозчиком даже не соизволишь. Ты будешь, сука, искать даунов вроде Рябы, чтоб вместе с ними сквозануть на мой склад и выкатить мешок муки. Или нет? Ну останови меня, если я чо неправильно тру. Тебе же типа западло со мной в одну фирму, ты лучше одиночкой шарить будешь, что крыса по амбару. Или, мож, скажешь — балаболю?

— Да все по теме, Гремучий, — спокойно отвечаю я, продолжая лежать что на пляжу. — Вкалывать ни на кого я не стану, это верно. Но, — выдавливаю лицемерную улыбку, — с каких это пор ты начал так рьяно к ворам относиться? Напомни, может, это у меня за пазухой две кражи и разбой, а? Чего ж сам-то на говно летел, когда ювелирный на Пушкинке открылся? Считаешь, рыжье мести оправданней, чем муку? А гоп-стоп с гастарбайтерами из Италии? Скольких ты почистил? Или не в счет тогда было? А теперь морщишься, что я у тебя ворую?

— Зарываешься, Салман. Но даже раз такой базар пошел — другие времена тогда были. У руля торчал тот, у кого мази на счетах больше. Кто мог на карман папуле куклу сунуть и конкурента, в лице тебя, в толчке смыть. Когда не откроешь хренов ларек с хот-догами, пока в сотню жоп не воткнешь по зеленой трубочке. Сейчас нет папуль. Не перед кем кланяться. Равенство, епта. Земель — обосрись. И если я начинаю какое-то дело, а ты идешь ко мне воровать просто потому, что тебе впадло самому что-то делать, назови хоть одну причину, по которой мне не стоит тебя грохнуть.

— Интересно, Гремучий, ты знаешь, почему тебе никогда не сравниться с тем же Нанаем?

Мне понравилось то, как он встопорщился. Конечно, я схлопочу по зубам за такое, но разве оно того не стоит — высказать этому ублюдку в харю, что я о нем думаю?

— Ну так я тебе скажу. Твой бугор никогда не станет заводить сопливые речи обиженного мальчика-с-двумя-ходками о том, что ему в прошлой жизни не давали открыть ларек. Где ж твои подвязы, авторитет? Чего ж ты на зоне не обзавелся нужными людьми? Или ты на зоне парашу стерег? А сейчас лепечешь мне тут о фортике, где ты будешь князьком и где все будет как в сказке. Нанай, в отличие от тебя, предельно ясно понимает, что с вояками, приличным арсеналом и достаточным авторитетом на районе ему не нужно думать ни о каком переселении ближайших лет пять уж точно. А ты водишь мелко и мыслишь на уровне примата. Потому никогда и не займешь место смотрящего, свои же будут презирать тебя…

— Закончил? — Громадина Гремучего возвышалась надо мной корабельной мачтой.

— Ага, приступай.

Попинал малехо. Я где-то откатился, а где-то получил. Главное, башка осталась неповрежденной, а бокам не привыкать. В такие минуты вспоминаются замесы с мусорами. Бывало по молодости, не раз с пэпээсниками в подобные игры катал…

Он вытащил из-за спины мой нож. Присел, схватил меня за шиворот.

«Ключ!» — блеснуло в голове. Он хапнул чуть левее того места, где находилась моя нычка. Сам не знаю почему, но в тот миг собственная жизнь меня заботила даже меньше, чем данное поручение. Чертовски не хотелось, чтобы Гремучий нащупал заначенную железяку.

— Есть еще желание умничать?

— Да как-то… — Я сплюнул кровь с разбитой губы.

— Я те устрою, сука, сравнялово, — процедил он сквозь зубы, упер лезвие мне в глотку. — Заикнись еще только. Понял?! Прогуляемся сейчас с тобой, я тебе ноги развяжу, но не вздумай глупить. Убить не убью — не дождешься, а пальцы отрежу. Или еще чего, поважнее.

Он разрезал веревку на ногах, грубо схватив за рукав, помог мне подняться. Толкнул вперед, и мы пошли. Разумеется, по направлению в центр города. К «конфетке», на их базу, где с меня выбьют признание и решат, какую казнь я заслуживаю за свой дерзкий поступок. Само собой, я постараюсь этого не допустить. Уж не знаю, что там Гремучий думает, но глупить я, конечно, стану. Дорога до «конфетки» дальняя, будет время пораскинуть мозгами и попытаться прорезать косую лыжню. Даже, скажем, примерно с твердой половиной залога на успех. Парней-то я убрал, ствол только один остался.