Изоляция

Возвратившись к своему ложу, которое от входа виднелось как размытая, продолговатая клякса, я осторожно присел на край. В голове как обычно. Первые по важности задачи сменяются вторыми, третьими и так далее по нисходящей. Вот только убедился, что смогу ходить — что у нас тут теперь по важности ничуть не менее чем возможность видеть, — и мозг переключился на прием новой волны. Волны под названием «Да как же тебя угораздило, Салман?». Мысли-вопросы, мысли-догадки, мысли-кое-какие-соображения и мысли-осознавания огромными черными грузовиками и мелкими, наглыми легковушками заполонили главную автостраду, ведущую к моему думательному центру. Я выстроил у них на пути блокпост с большим мерцающим табло «Не сейчас!», но понимал, что надолго этого сооружения не хватит. Нужно отвлекаться на что-то другое, попридержать этот поток как можно на дольше.

— Сколько я здесь?

— Да вчера, эт самое, под утро притащили. Ты в беспамятке был, а потом док еще и наркоза не пожалел. А притащил тебя такой же доходяга, как ты. Валерьич над ним тоже корпел. Я ему говорил: зря, эт самое, стараешься, док. Трупы ведь шить, что китайскую игрушку ремонтировать. Один хрен выбросишь. Помотали ему кишки покруче, чем тебе. А тот все равно, значит — Призрак просил. Мужик околел, эт самое, как раз вечером вот.

«Никитин?» — подумав о майоре, хотел было спросить я. Но вовремя остановился — док же, стало быть, не назвал его, и Призрак не спалил. Значит, и обозначалово это ни к чему, мало ли что за пассажир этот мой собеседник.

— Пушка моя где?

— Да ты не мандражуй, не кинули тебя. На тумбочке все: и одежда, и автомат с патронами. Никто на твое зариться не будет. Протяни назад руку, нащупаешь.

Нащупал. Отсоединил рожок, нащупал оболочку патрона, выщелкнул пару штук на ладонь. Вообще уж теперь легко стало, словно подозрение на рак опроверглось. Зарядил обратно, поставил ствол у кровати.

— Сам-то давно тут?

— Да уж месяца два, может, больше.

— Болеешь или приткнуться некуда?

— Иронизируешь? — вроде как обиженно. — После тебя, думаешь, кто дерьмо выносил? Санитаром я у дока. Да и идти мне больше некуда. Натоптался, хватит.

Чувствуя, как слабеет блокпост внутри башки, я понял, что завести разговор нужно о чем-нибудь, только бы занять мозг в другом направлении.

— И где бывал?

— Та «где-где»? Где все, кто хотел жить в нормальных условиях. На границу, эт самое, ходил. Да и за ней, пожалуй, тоже счастье искал.

— А чего, под колючкой прополз? — спрашиваю. — Или русские, может, таможню открыли?

Пару секунд в комнате было совершенно тихо.

— Да кто ж ее откроет-то?

— В смысле? Как кто? Те, кто поля вдоль границы минами засеяли. Или и мины уже убрали?

— Так ты что, эт самое, не в курсе, что ли?

Разумеется, видеть его я не мог, но чувствовал: смотрит он на меня как на партизана из землянки, интересующегося нет ли в селе немцев. Году эдак в восьмидесятом.

— Русские сдвинули карантинный рубеж почти до Москвы. Неужто не слыхивал? Пару ближайших областей в этот, как его… конгломерат отделили, особый режим ввели. Все как у нас: чрезвычайное положение, облавы, комендантское время, конвойный медосмотр, эт самое, патрули — хер из дома выйдешь. Только солдатня вся на месте, никто по домам не побег. Полноценный, эт самое, военный режим. В кулаке гражданских держат, по нам видят, чем халатность обернуться может. А только хрен это помогает. Ни режим, ни маски, ни живая «изгородь» на кордоне конгломерата. И там выкос пошел. Миллиона, эт самое, два инфицированных за периметр депортировали. Даже тех, кто просто носом шмыгал. Давно уже. Еще в прошлом году там весь этот шухер начался. В Ростове я, эт самое, лично был — то же, что у нас в Виннице. Только оружия у людей на руках больше осталось, мочат друг друга, не считая патроны. Вот так-то. А ты говоришь, поля.

Мне не пришлось заботиться о своем блокпосте. На дороге перед ним возникла пропасть, в которую одним махом скатились все мысли-грузовики вперемежку с мыслями-легковушками и мыслями-рикшами. На фоне услышанного собственные проблемы временно сместились на добрую сотню пунктов вниз.