Читаем Израиль в Москве полностью

Израиль в Москве

— Очень приятно. Израиль.

Коммунист, кажется, напрягся. Гена затянулся:

— Как жизнь, Валера?

— Да вот, надоело на гражданке…

— Чего-чего?

— Не то, что ты подумал. Я теперь в отставке, бывший полковник.

— Ну, полковники бывшими не бывают. Так ты полкан? А почему папаху не носишь? Всегда в гражданском? Вот, Валера, друг детства приехал, он живых полковников давно не видел.

— Откуда, если не секрет?

— Из Государства Израиль, — чопорно ответил Изя.

— О, супер. Израиль. — Как многие, он сделал ударение на последнем слоге.

— Мы тоже в Москве недавно. Три годика. Сами мы с Перми.

— Валера, я тебя просил, не «с Перми», а «из Перми».

— Да мне без разницы.

Помолчали. Валера бросил окурок в банку:

— У меня жена ушла.

— А ты женат?

— Немного.

— Развод? Не переживай, мосты и те разводятся.

— Да не, у нас брак гражданский.

— Да? А я думаю, раз ты полковник, то и брак — военный.

Генка был в ударе. Коммунист опять закурил. Короткие затяжки, куда спешит? Мужичок помятый, наверно, пьет горькую, ест острую, курит едкую.

— Валера, что у тебя с глазом? Весь красный. Глаз вопиющего в пустыне. Не жена?

— А вы, Израиль, кто по специальности?

— Валера, он художник, работал на студии «Диафильм».

— Диафильм? А что это? Диабет знаю, диатез…

Изя попытался сменить вектор:

— Кажется, курить скоро можно будет только на Курилах. Отовсюду гонят.

— Супер, — невпопад обрадовался сосед.

— Что ты все «супер» да «супер»? — Генка стряхнул пепел, — в Штатах «супер» — это должность. Управдом — понял?

Сосед отхлынул, подтянув треники, скрежеща невнятным матом.

Играют лестничные марши — пробегают опасные подростки, выносят мусор бабушки-блондинки.

— Слушай, Изя! Оставайся на ночь, — Гена просиял, прошелся маятником в шепелявых тапках с собачьими мордами, — еще виски накатим.

— Нет, пора. И так застрял, как гость в горле.

— Здесь такси не ловятся. Будешь как Ленин стоять, с протянутой рукой.

— Да за мной скоро заедут.

— Погоди, там еще торт.

— Уф, я и так наелся до изумления.

— А на посошок?

Школа тщеславия

Чапаев оказался вандалоустойчив. Стоял фанерный, руки в брюки, уже неделю.

«Съезжалися к ЗАГСу трамваи». У входа в «Generation П» чернела толпа. Все хотели увидеть живого Пелевина, чтобы потом хвастаться, как апостол Павел. Кто-то ошибся, пришел на Прилепина.

Саксофонист-гастарбайтер из Душанбе поставил ногу на подоконник и ловко вытер шторой ковбойский сапожок. Вспыхнул золотой зуб. Вытряхнув мундштук, музыкант начал выдувать медную тоску.

Рогатые вешалки тонули под мокрыми шубами. Как изюм из булки, возникали герои тусовок, рыцари фуршетов. Светская кошка Гражина Срынка. Ее телефон (малахит с бриллиантами) беспрерывно звонил.

— Да поставь ты его на вибратор и засунь себе в… — ее нервный спутник зашипел и затих. Его длинная челка закрывала всю правую половину лица.

Это кто, Макар? Русский Маккартни, водитель «Машины» снимал пуховик. Бравые усы, клетчатый пиджак, неожиданное сходство с Коровьевым. Новый поворот? Дуся и Ната, ведущие «Ярмарки злословия», ставшей «Школой тщеславия». Дизайнер Карина сегодня надела длинные ресницы. Володя Любаров в запущенной бороде. Был график, эстет, «Химия и жизнь». Ушел в лешие. Нелепо ли бяше, ничтоже сумняше. Скромный олигарх Каценельсон. Андрей называет его мини-олигархом. Кто-то из «Уха Москвы».

Раньше всех пришла кинокритик Р. Семенова из журнала «Московский пионер».

— Раиса, ты сегодня первая, — подставился Израиль.

— Люблю быть первой. Я и у тебя была первая, — покосилась на Марту, — ты был влюбчив, но отходчив.

Марта улыбалась, терпела. Закалка. Семенова в седой шубке, прическа «Хакамада». Разбитной редактор бывшего «Диафильма». Была пухленькой и колючей.

— Я пышная, но легкая. Как безе, — говорила она с любимой гримаской.

Изя не верил. Приподнял и удивился. Так и есть. Верней, так и было. Безе. Называли ее «исчадье Рая» за склочность и язвительность. Циничная, как унитаз. Была у нее загадочная поговорка: «Позови, если трудно встанет». Все «кто есть кто», по ее мнению, были «с прожидью». С просьбой она обращалась примерно так: «Изя, тряхни стариной. Только на меня не тряси». Если кто-нибудь из девушек делился с ней пикантными историями: «за колготки в лифте отдалась», Рая сурово цедила: «Ну это ты, милочка, сгляднула». Все забывали, что стены на студии — фанерные. Все слышно. Когда она, покачиваясь, плыла по центральному рынку, кавказцы за прилавками восхищенно скандировали: «Ма-ла-дэс, ма-ла-дэс».

Увидев Изю, не удивилась. Она и не подозревала, что он давно уехал. Рассмотрела:

— Элегант! Ой, мама, шикадам.

Стайка актеров из театрика на Чаплыгина — цыплята Табакова. Ставят пелевинскую «Из жизни насекомых».

Губастая девица из тех, что живут в телевизоре.