В баре — веселье. Головой вниз висят фужеры. Бармен Павлик-Пиар, обжигаясь, ест пиццу посреди стеклянного звона. С Изей он говорит, как всегда, об искусстве:
— Мне нравится Врублёв.
— Павлик, определитесь: Рублёв или Врубель?
— Да мне фиолетово.
Рядом с ним непременный смартфон. Экран треснул, видимо, от встречи с каменным полом. Кто-то подошел за пивом.
— Two beer or not two beer?[19]
— блеснул Павлик. Пивной Гамлет.— Ночи черные в Калифорнии, — неожиданно захрипел гастарбайтер, отложив сакс. Старается подражать великому Сачмо[20]
.— Израиль Абрамыч! А это правда, что Жданов после войны приказал выпрямить все саксофоны? — Ваня глянул на музыканта. — Полный Бишкек! Что у нас, нет своих лабухов?
Иван Денисович Проскуров, в новой черной толстовке, лоснился. С толстовки кричал свежий слоган. Изя подошел. Принт во всю грудь золотой славянской вязью: «Нет пороков в моем отечестве». На мокром столе перед ним книга «Евреи. Что они от нас хотят?», разинутый бумажник, визитка, где «Иванн» с двумя «н».
Смышленый хакер, компьютерный дока Уваров, втолковывает девушкам, что Пелевин — это апокриф, что чудес на свете не бывает.
— Это смотря на какой Свете, бу-га-га, — Ваня пьет текилу, закусывает селедкой. Триумф эклектики. Вытер лоб туалетной бумагой из рулона на столе и отправился к гастарбайтеру.
— Друг, сыграй что-нибудь из Жоплина.
— Откуда? — вытряхнув мундштук, хмуро развернулся музыкант. — Знаешь, брат, передай своей жене, что у нее глупый муж.
— Ситуяйца, — пролаял Иван, возвращаясь, — товарищ не понимает. Но может за себя постоять.
— И посидеть, — добавил Уваров.
Борин телефон закукарекал, Боря посмотрел на экранчик и не стал отвечать. Он был чем-то расстроен.
— Борис, ты почему не ешь, не пьешь? — спросил Изя.
— Говею.
Добра молодца и сопли красят
Ваня благодушествует. Напевает «А у нас на троих есть бутылка одна». Опять положил глаз на Асмик, официантку:
— Увидеть бабу с полными бедрами, говорят, к удаче.
— Иван, — ворчит Боря, — с полными ведрами. Я смотрю, тебя опять мракобесит. Где твоя национальная гордость великоросса? Времен аннексии и покоренья Крыма. Соберись, скоро наш писатель придет.
— Разве я взболтнул лишнее? — жмурится Ваня. Веселый парень. Тролль. Он поднимает стакан: — Ну что? Добра молодца и сопли красят. Блохе — кафтан! А страна наша великая. Шестая часть суши.
— И сашими, — обрадовался Пиар и что-то Ивану плеснул.
— Что это?
— Абрам Дюрсо. Шампусик.
Продвинутая молодежь нескольких полов, в черном прикиде, тату на обозримых местах, сосет красную жидкость. Одно существо улиткой свернулось на стуле. Похоже на сходку вампиров. Все одинаковы. Вот вам и полисексуальный мультикультурализм. Под гребенкой глобализации.
Каюкина дергает за плечо:
— Ск-сколько я д-должна?
— Люб-баша, д-даже не заикайся.
Заикание заразительно. Важно не обидеть.
— Фак-фак-фактически это стоит к-ку-кучу денег.
— Фирма платит.
— Не корчи из себя Ротшильда.
— Не оскорбляй, он же теперь гость столицы, — это Чулкова заступается.
Изя сияет. Попивает свой «Егермейстер». Он шествует со стаканом между столами, как кандидат в президенты, хлопает по спине друзей, целует в щечку подруг, позирует для селфи, бьет копытом и сладко щурится.
Израиль великолепный.
Вверху, правее лампы в тюльпане, парит его ангел. Наблюдает. Только крылья чуть волнуются.
Вокруг свои. Свой среди своих. Вот чего ему не хватало. Он любит только тех, кто им восхищается. К остальным равнодушен. Порядочный эгоист. Хотя эгоист не может быть порядочным.
В детстве он мечтал попасть внутрь радуги. Туда, где дуга кончается. Однажды удалось. И вот — опять. Счастье — это мгновенье. Не зря корень слова — счас, сейчас.
Фольклор тусовки
Впрочем, наверно, он просто пьян. Сам веселый и хмельной.
Сквозь гул и звон — обрывки фраз:
«… Разве это ресторан? Пародия… Путин покажет Хиллари свой рейтинг… Пока руки держат штопор… Блог его знает… Это после второго пришествия… Второго прихода… Нету чуйки… Чем же Россию понять…По жизни, кеш — лучший подарок… Не быкуй… А ты не фрикуй… Ирка, ты стоишь? Ну, лежи, я — на Пелевине…
Фольклор тусовки. Язык бомонда. В ожидании Его.