Израненное сердце

Полицейский делится со мной информацией, но без энтузиазма. Его раздражает, что я стою у него над душой. Это, должно быть, особенно неприятно, поскольку этот коп, как и большинство копов в Чикаго, точно знает, кто я такой. Семейство Галло и полиция Чикаго не слишком жалуют друг друга.

У Рионы отношения с ними чуть получше, но не сильно. Она на короткой ноге с парочкой окружных прокуроров. Но она так же вытаскивает из тюрьмы плохих парней вроде меня.

Прямо сейчас девушка осматривает номер почти с тем же любопытством, что и я.

– В мусорке ничего, – констатирует она, оглядев корзину.

Я вижу следы на поверхности стола. Здесь стояла винтовка. Я не могу сказать наверняка, что это было за оружие – я не умею определять этого по паре царапин. Но предполагаю, что у него было самое современное оружие – что-то вроде «McMillan Tac-50» или «Barrett M82A1».

Я склоняюсь к «Tac-50». Пуля, которую я нашел, была 50-го калибра. «Tac-50» производятся прямо в старых добрых Соединенных Штатах, в Финиксе. Я повидал немало таких в Ираке и сам пользовался им после того, как мой «L115A3» подорвался на самодельной гранате.

Еще это оружие, из которого были установлены последние рекорды по стрельбе на дальние дистанции. У него больше всего подтвержденных убийств на дистанции 1367 ярдов[45].

– Вы уверены, что было только одно оружие? – спрашивает Риона у копов. – Разве снайперы обычно работают не в команде?

Вторую часть вопроса она обращает ко мне.

– Бывает так, а бывает иначе, – отвечаю я. – Раньше был нужен кто-то, кто проводил бы измерения и расчеты. Теперь есть дальномеры, баллистические калькуляторы, портативное метеорологическое оборудование, программное обеспечение для прогнозирования баллистических показателей…

Но все равно нет ничего лучше, чем партнер, на которого можно положиться. Все эти бесконечные часы сидения на корточках в разбомбленных зданиях и рухнувших башнях… В разговорах, в ожидании, оберегая друг друга от пули в затылок. Рейлан теперь мне как брат, почти такой же, как мои настоящие братья.

Впрочем, у меня такое чувство, что этот парень действовал в одиночку.

У меня нет причин или доказательств, чтобы так думать. Дело лишь в пустоте этой комнаты, аккуратности, с которой он убрал все следы своего присутствия. Этот парень – перфекционист. А перфекционисты не очень хорошо переносят других людей.

Я снова рассматриваю угол его обзора. Я вижу выровненные флаги и другие отметки, которые оставил стрелок, – белую тряпку, привязанную к линии электропередачи. Веревку на краю ветки дерева.

Направление и скорость ветра могут сильно меняться на пути полета пули. Он тщательно расставил маркеры по ее траектории. Возможно, и датчики тоже. И то, как висели флаги на сцене… это не было совпадением. Стрелок, должно быть, был там, внизу. Или имел своего человека внутри.

Мы вполне могли проходить где-то рядом. Я пытаюсь припомнить лица рабочих и членов службы безопасности, вспоминаю, не было ли кого-нибудь, кто вел себя странно или чье поведение казалось неуместным.

Если и был, тогда я этого не заметил.

Я смотрю на стол и вижу мельчайшие частицы пороха – гораздо более мелкие, чем песок. Я вижу блеск графита и белые крупинки аконита. Опустив нос, я вдыхаю его. Он определенно пахнет нитроцеллюлозой.

– Ты в курсе, что это не наркота? – ухмыляется один из копов. – Ты с этого не заторчишь.

– Пусть ищейка делает свое дело, – ржет его напарник.

Я вижу, что Риона хочет их осадить, но коротко качаю головой, давая понять, что мне насрать, что там думают эти придурки.

– Что-нибудь еще, инспектор Клузо?[46] – саркастично спрашивает один из копов.

– Нет, – отвечаю я. – Больше ничего.

Копы продолжают посыпать комнату пудрой в поисках отпечатков пальцев – бессмысленное занятие в отеле – и прочесывать ковры и шторы в поисках улик. Мы с Рионой спускаемся на первый этаж.

– Ну что? – нетерпеливо спрашивает она меня.

– Не так уж и много, – пожимаю я плечами.

– Нет, я спрашиваю, собираешься ли ты пойти на коктейльный прием.

– С чего бы? – хмурюсь я.

Риона фыркает.

– Будешь делать вид, что тебя это ни капельки не волнует? Я видела твое лицо, когда ты заметил ее на сцене.

– Ты знала, что Симона там будет? – обернувшись, требую я ответа.

– Нет, – спокойно говорит Риона. – Но я не собираюсь извиняться за то, что она там появилась. Вам явно есть что обсудить.

– Нет, нечего нам обсуждать, – отвечаю я тоном, при звуках которого другие люди воздержались бы от дальнейших распросов. Но Риона живет, чтобы спорить. Ничто, кроме полного удаления голосовых связок, не удержит ее от этого разговора.

– Точно, – говорит она. – Именно поэтому ты такой добродушный оптимист. Ведь ты совершенно эмоционально здоров.

– Ты не мой психотерапевт, – огрызаюсь я.

Порой в армии нам приходилось наведываться к мозгоправу. Я ненавидел эти гребаные визиты.

– Но я твой друг, – говорит Риона, обращая на меня уверенный взгляд. – Я думаю, тебе стоит пойти.

– Симона бросила меня девять лет назад, потому что ее семья решила, что я недостаточно хорош для нее. Вряд ли они изменили свое мнение.