276. Случилось однажды, что старцы пришли к апе Аврааму, пророку страны. Они спросили его об апе Бане, говоря: «Мы говорили с апой Бане (
277. Другой еще был в том же месте, по имени Даниил, который был выдающимся деятелем и знал наизусть все Писание, Новый и Ветхий Завет, и все каноны, и сочинения епископов. Было у него такое намерение: не говорить вообще, кроме самой крайней нужды. Его память и его усердие были чудом, причем он очень бережно и терпеливо относился к каждому из слов, которые он говорил с большой тщательностью. Свидетельствовали о нем, что, когда он трудился над Иеремией пророком, он усомнился в одном слове и продолжал мучиться, желая узнать его, чтобы оно не осталось без произнесения. Тогда пророк ответил ему: «Я сказал таким‑то образом». Свидетельствовали еще о нем, что он ежедневно произносил наизусть десять тысяч стихов. Если он прервет немного сон и пробудится, он обнаруживает, что продолжает чтение далее, ибо благодаря избытку великого усердия его натурой стало, как сказано в Песне Песней: «Я сплю, а сердце мое бдит».[118]
278. Говорили об апе Ниране, что он был чрезвычайно осмотрителен в своих словах и разумным в своей превосходной жизни. Шестьдесят лет (бывая) в церкви в собрании, он не видел никогда ни ее кровельных балок, ни капителей ее колонн. Он же бывал в собрании в ней два раза ежедневно. Об этом мы не знали, пока он не умер. Его сожитель в Боге сообщил нам об этом.
279. Говорили об апе Диоскоре, что он прежде был писцом, записывающим пшеницу. И когда он стал монахом, если люди говорят ему: «Ты великий человек», он отвечает им: «У этого я украл однажды мешок, у того взял корзину», (говоря) так откровенно, ибо действуя таким образом он разрушает пустую славу.
280. Говорили еще, что он сказал: «Три милости дал мне Бог: глаз добрый, пребывание в келье, страдание тела».
281. Что касается его одежды, то была у него одежда из дерюги, и куколь дерюжный, и еще одна одежда из дерюги, согласно Евангелию[119]
. Если кто‑либо попросит его, он дает одну и оставляет другую. И еще о его пище — он не вкушает ничего, кроме хлеба, соли и воды. О его обыкновении спать —он не кладет под себя ни циновки, ни шкуры, ни вообще ничего такого, но ложится прямо на землю. Как мы слышали, он вообще не держал масла (для светильника) в своей келье282. Еще одно дивное дело произошло с ним, когда он направил свой путь к Богу, чтобы служить Ему. Его внутренности источали кровь из‑за подвижничества его тела, и ноги были разъедены болезнью[120]
, и он не лечил их вообще и не сообщал о них людям, но покрывал их кусками ткани, пока Господь не упокоил его. Его ученик сказал ему однажды: «Приготовь немного вареного кардамона[121]”, (но) он его не послушал.283. Был один писец, у которого была всего одна подушка, которую он клал под себя и сидел на ней. Он не был привязан к таким вещам и не заботился о них
284. Однажды некий мирянин принял монашескую схиму. Он пришел к нему, говоря: «Дай мне хлебов». Он ввел его (в келью, подвел) к хлебной корзине и вынимал ему (хлебы), но брат не говорил: «Довольно», а старец решил в своем сердце: «Пока он не скажет: «Довольно», я не остановлюсь», и хлебы кончились, не считая немногого (остатка). Наконец он сказал: «Довольно», и старец остановился.
285. Один брат пришел к нему однажды, говоря: «Я не нашел двери, чтобы приделать к моему жилищу». Сказал он ему: «Отдели себе эту». Брат отделил дверь от входа (его) кельи, забрал ее и ушел. Старец же повесил себе циновку, пока не изготовил дверь из пальмовых ветвей и не приделал ее.