Изумрудная скрижаль

Старик не помнил, как добрался до дому. Об охоте он больше не помышлял. Видение прекрасной наяды так подействовало на него, что он три ночи не спал, нес какую-то околесицу, а после уже не вставал. К нему приглашали знахарку, та пошептала заговоры, всучила болящему побрякушку-оберег, но предупредила: наведенная на него порча настолько сильна, что никакие заклинания и талисманы уже не помогут. Старик не стал возражать и теперь покорно ждет смерти.

Максимову надоело слушать сказки. Он велел румыну заткнуться и показал ему запечатанный конверт:

– Это письмо надо доставить в Бухарест и передать русскому комиссару. Сможешь?

Трактирщик сразу скис.

– Это шложно, гашпадин. До Бухарешта ехай долго, дорога плохой, конь уштавай шибко…

Максимов присовокупил к конверту пять золотых монет.

– А если так?

Выражение лица трактирщика переменилось.

– Ешли гашпадин добавит еще три…

– Вот тебе. – Максимов поднес к носу вымогателя туго свернутый кукиш. – Если выполнишь все как надо, тот, кому передашь письмо, заплатит еще. Если обманешь, пеняй на себя! Я здесь, поблизости. Вернусь и спалю твою харчевню так, что головешек не останется.

Трактирщик и без того чувствовал себя неуютно в компании человека, который признался, что уже два месяца живет под кровом графа Ингераса-Рэу. Для жителей деревеньки возвращение из замка было сродни визиту с того света, и как знать – не оживший ли мертвец перед тобой? А если вдобавок ему покровительствует сам граф (который, может, для того и выпустил его из своих застенков, чтобы сеять зло), то уж точно жди беды. Посему румын подобострастно закивал, спрятал письмо и деньги в полотняную торбочку с застежкой.

– Гляди, не мешкай! – предупредил Максимов. – Станешь волынку тянуть, себе же хуже сделаешь.

– Я тороплюшь, гашпадин! – прошамкал трактирщик, напяливая на себя длинный, до щиколоток, овчинный кожух и пристраивая торбочку под полой. – Вше будет шделано!

– То-то же! – Максимов убрал револьвер. – И если хоть одна душа об этом письме узнает… или о том, что я сюда заходил и с тобой разговаривал… ох, я тебе не позавидую!

– Да што вы, гашпадин, как можно!

Максимов вышел вон и сию же секунду шарахнулся в сторону. Во дворе стояла карета графа Ингераса, а с козел спрыгивал – будь он неладен! – горбатый Йонуц. Похоже, треклятому уроду взбрело на ум перекусить в трактире. Мысль, в общем, не ахти какая оригинальная, и Максимов выругал себя за то, что не учел ее.

Тех мгновений, которые Йонуц потратил, чтобы закинуть вожжи на облучок и что-то промычать лошадям, не хватило бы на бегство, а возвращаться обратно в трактир было поступком самоубийственным. Поэтому Максимов согнулся в три погибели и сунулся под крыльцо. Снегу туда намело предостаточно, и пришлось продавить головой сугроб – на счастье, рыхлый, не успевший слежаться.

Максимов тихонько проковырял пальцем дырку в снежной массе, затаился и сквозь щели меж ступенек крыльца стал наблюдать за горбуном. Тот протопал к трактиру, заскрипели жалобно доски, зевнула дверь, и стало тихо.

Максимов выбрался из-под крыльца. Пригнувшись, добежал до кареты, спрятался за нею, оттуда посмотрел на трактир. Эх, не вовремя принесла нелегкая этого Квазимодо! И как он успел так скоро исправить поломанную ось? Максимов заглянул под дно кареты, убедился, что на месте перебитой стоит новая, свежеструганая. Либо у горбуна где-нибудь в ящике на крыше или под низом кареты спрятан целый запас наиболее важных деталей (разумная, к слову, мера, если учесть, что он по многу часов едет один через лес, где и человека не встретишь), либо в деревне живет способный умелец.

Ладно, это уже не имеет значения. Надо благодарить судьбу за то, что представился шанс незамеченным водвориться в тайник под скамьей. Максимов стряхнул с себя налипший снег, со стороны, обратной трактиру, отворил дверцу кареты, забрался внутрь. Там сел на скамью, подышал на озябшие ладони. Если горбун зашел пообедать, то можно не спешить. Самое время немного отогреться и настроиться на обратную дорогу. Максимов протер заиндевевшие оконца. Метель не прекращалась, видимость оставалась неважной. Едва ли удастся и в этот раз запомнить маршрут.

Но больше волновало другое: не выдаст ли трактирщик? На то, чтобы не проболтаться, у него, наверное, мозгов хватит, но Ионуц непрост – почует волнение, что-нибудь заподозрит, проследит… Страшно представить, что будет, если письмо попадет к нему в руки.

Максимов сидел как на иголках, обдумывал ситуацию и так, и эдак. Понимал, что поделать уже ничего нельзя, и оттого беспокойство охватывало все сильнее. В результате едва не пропустил момент, когда горбун вышел из трактира. Заметил его уже шагах в пяти от кареты. Быстрее молнии юркнул под скамью, плавно опустил крышку. Йонуц, будто почуяв что-то, открыл дверцу, встал на подножку и заглянул внутрь. Максимов, съежившись под сиденьем, не видел этого, но звуки позволяли определить действия горбуна безошибочно.