Для развода мужу достаточно лишь сказать: «Толак» (развожусь). Если роковое слово произнесено только раз, еще допустимо, что женщина останется женой. Для этого необходимо, чтобы мужчина пересмотрел свое решение в течение трех месяцев. Но когда брак не восстанавливается в отмеренный шариатом срок, то пара считается окончательно разведенной. Возобновление брака теперь возможно лишь после того, как женщина выйдет замуж за другого и снова будет разведена. Звучащее, как выстрел, жуткое «толак», отсутствие у женщин права быть инициатором развода держат их в постоянном страхе за свое будущее, вынуждают мириться с любыми условиями семейной жизни.
И еще немного об индонезийках. Они поразительно женственны. Добрый, легкий нрав, мягкая улыбка, излучающие тепло глаза, врожденная грация и изящество — все это я видел и в крестьянках, и в высокородных дамах. Воплощением женственности мне всегда представлялась походка индонезиек. Они не идут, а как бы плывут, скользят по земле. Такое впечатление складывается оттого, что они никогда не спешат, спину и голову держат прямо, переступают мелкими шажками, не размахивают руками.
Я знал жену одного американского дипломата, которая хотела научиться ходить так, как это делают индонезийские женщины. Она даже завязывала руки
В зауживании юбок модницы в городах даже перегибают палку. На всякого рода официальных церемониях, как здесь принято, вручают призы, подают министрам ножницы для разрезания ленточек или ведут программу миловидные девушки в национальных костюмах. У некоторых из них юбки так узки, так откровенно подчеркивают формы, так затянуты, что они не могут подняться по ступенькам, поэтому на сцену или арену поднимаются бочком.
После свадьбы у индонезийца нет определяющих его жизненные циклы событий, в честь которых устраиваются большие сламетаны. Самый последний ему посвящают уже без него, сразу же после его похорон. С ними мне довелось ознакомиться в городке Чипанас, лежащем в горах на шоссе между Джакартой и Бандунгом и заселенном в основном сунданцами.
От яванцев их отличает более понятная, более открытая манера поведения. Среди них меньше застывшего этикета и напыщенного пафоса, больше непосредственного чувства и добродушного юмора. Это заметно даже по их подвижным лицам. Они играют чуть раскосыми, живыми глазами, бесхитростной, приглашающей улыбкой. Такой меня встретил парнишка, торговавший молодыми кокосовыми орехами на обочине дороги при выезде из Чипанаса. Покупая плод, я обратил внимание на группу людей, преимущественно в белых одеяниях, в доме напротив. Они стояли и сидели группами по два-три человека, негромко, но оживленно что-то обсуждали.
Мальчуган пояснил, что вчера здесь после полудня умер старик и соседи собрались его похоронить, а после похорон принять участие в сламетане в честь усопшего. Ни на одном из лиц не было слез, горестного выражения. Все выглядели так, словно ничего особенного не произошло. С открытой улыбкой старший сын умершего поведал мне о случившемся и без малейшего колебания разрешил понаблюдать за погребением.
Соседи узнали о случившемся сразу же после кончины старика. Их оповестил внук покойного. Он же привел в дом священника. Тот, как требует обычай, подвязал ему нижнюю челюсть, чтобы закрыт был рот и в тело не проник злой дух, скрестил покойнику руки, правую поверх левой и так, чтобы пальцы касались плеч. Обмывали труп самые близкие, держа его на коленях. Это их святая обязанность, последняя дань уважения.
Потом тело завернули в белый муслин, перевязали в ногах, на талии и голове. Священник прочитал положенные пассажи из Корана. За этими хлопотами прошла вторая половина дня. Погребение назначили на следующее утро.
Покойника вынесли родственники на дощатых носилках. К ним присоединились мужчины с заступами. Небольшая процессия молча направилась к кладбищу, которое оказалось недалеко, во дворе старой, деревянной мечети. Там уже была вырыта неглубокая яма. Тело положили головой к Мекке. Священник трижды громко сказал в ухо покойному: «Нет бога, кроме аллаха,