Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)

Особыми талантами в управлении «потусторонними силами», по убеждению индонезийцев, обладают бадуи. Они потомки подвергшихся некоторому влиянию индуизма анимистов из сунданского княжества Паджаджаран, которые, не желая покориться исламу, ушли в конце XVI столетия в горы Кенденг на северо-западе Явы и зажили там замкнутой, оторванной от мира общиной. Ныне их около полутора тысяч. В силу самоизоляции они сохранили в гораздо большей степени, чем другие этносы острова, архаичные верования. Бадуи поклоняются духам предков, важнейшим из которых почитают своего прародителя Батар Тунггала, вместилищем душ умерших считают каменистые террасы в верховьях реки Чиундунг. Подчиняются целому ряду табу. Им запрещено входить в контакт с иноверцами, читать и писать, пользоваться транспортом, носить одежду любого цвета, кроме черного и белого. В их жилищах нет мебели, во дворах — домашних животных. Они не пользуются железным плугом, едят только рис, рыбу, овощи, фрукты и дикий мед.

В трех из 35 поселений бадуев проживают потомки основателя племени. Туда полностью закрыт доступ для посторонних. Его зорко охраняют отряды, вооруженные отравленными кинжалами. Большая часть поселений бадуев размещена в так называемой «промежуточной зоне». Туда тоже не допускаются люди иной веры. Но проникнуть все-таки можно. Правда, для этого необходимо получить специальное разрешение центральных властей и местной племенной верхушки. В остальных поселках живут бадуи, мало придерживающиеся законов предков. Границы между тремя зонами строго соблюдаются. Для сношения с внешним миром племя имеет специальных посредников в третьей зоне.

Аскетизм, строгий регламент жизни, яростное сопротивление любым покушениям на неприкосновенность «священной земли», таинственность бадуев дали народной фантазии предостаточно пищи для сочинения о них невероятных историй. Так, якобы в колониальные времена один голландский этнограф вопреки предупреждениям прожил среди бадуев в «промежуточной зоне» две недели, сделал массу записей, но когда вернулся в Батавию, то скоропостижно скончался, а записи его бесследно исчезли. Это одна история.

А вот другая. Проживающая в Джакарте дочь бадуя, предки которого еще в XVII веке порвали с племенем, однажды ночью услышала стук в дверь. На пороге стояли три человека в черном одеянии. Не успела она и рта раскрыть, как один из них спросил: «Мы не опоздали?» Ее отец умирал той ночью от тяжелой, продолжительной болезни. Ночные пришельцы провели с ним ночь, а утром ушли, не сказав ни слова. После их ухода старик скончался. Как бадуи могли узнать о приближении его смерти? В глухих горах, за 250 миль от столицы, не признавая ни телефона, ни телеграфа?

К этой истории я могу добавить и ту, что приключилась со мной. Я тоже собрался хотя бы приблизиться к таинственному краю, доехать хотя бы до «внешней зоны». Выезжая со двора, я довольно сильно ударил бампером машины о неожиданно закрывшуюся под напором ветра створку железных ворот. При выезде из города спустило колесо — первый раз за целый год пребывания в Индонезии. До городка Рангкасбитунг добрался без приключений, побродил по базару, позавтракал в китайском ресторанчике «Рамаяна». Но после Рангкасбитунга дорога оказалась такой узкой и разбитой, что ехать пришлось почти все время на второй скорости. А через час мытарств уперся в яму, образовавшуюся на дороге, видимо, после мощного ночного ливня. О продолжении путешествия не могло быть и речи. Пришлось повернуть назад.

На обратном пути вдруг вижу: идет старик, босой, с длинным посохом, в длинной черной рубахе и белом тюрбане. Возликовал, что все же не зря встал ни свет ни заря. Поспешно сделал несколько кадров. Бадуи прошел мимо и глазом не повел. Как будто меня и не было. Когда я приехал домой и занялся фотопленкой, то оказалось, что в спешке я сорвал перфорацию пленки и напрасно суетился на дороге. Старика не было ни на одном кадре. Ну не наваждение ли?

В таких глубинных районах, как территория бадуев, индонезиец считает себя не хозяином материального мира, а лишь его частью. Поэтому он преисполнен уважения к «сверхъестественным силам», боится совершить что-либо вступающее в конфликт с ними. С этой верой, уходящей корнями в анимистическое прошлое и в деревнях получившей наиболее полное воплощение в культе дукунов, сталкиваешься на каждом шагу. Яванец никогда не отправится в путь без предварительного определения наиболее благоприятного времени для путешествия. Отец-сунданец будет ночами медитировать, чтобы выбрать ребенку имя, которое бы послужило ему надежным щитом от всяческих невзгод.