Изверги

Ошарашенному Кудеславу изрядного труда стоило понять, что последняя фраза предназначена не для него и не для людоеда.

– Выходи-выходи! – Белоконь чуть повысил голос. – Знаю же, что подслушиваешь!

За разговором волхв и Мечник успели подойти к стене хлевца, в котором стояли хранильниковы лошади. Обманчивый звездный свет увеличил приземистое строение, оборотив его в огромную глыбу непроницаемой черноты. И внезапно отлепившаяся от этой глыбы человеческая фигура сперва тоже показалась великанской. Однако подступив да остановившись шагах в трех от хранильника и Кудеслава, фигура превратилась в фигурку и произнесла хрипловатым знакомым голосом:

– Ну?

– Я те понукаю! – хмуро сказал волхв. – Ты чего вылез? Жизнь не мила?

– А чего в ней милого-то? – так же хмуро осведомился Векша.

– Еще и дерзит старику! – Белоконь возмущенно пристукнул посохом и глянул на Кудеслава, будто сочувствия от него ожидал.

Кудеслав торопливо изобразил на лице сочувствие, а через миг спохватился, что старания его большей частью пропали напрасно: при этаком свете лицо разглядеть легко, но, к примеру, дружеская улыбка может показаться хоть злобным оскалом, хоть гадливой гримасой.

– Душно там, – вдруг сказал Векша, глядя в сторону. – Смрадно. Тесно. Спать хочется, а какой может быть сон, если мне лошадь чуть на голову не наступила?!

– Ну так иди спать в избу, – как-то слишком уж миролюбиво сказал Белоконь.

Мальчишка удостоил его коротким взглядом исподлобья и вновь отвернулся:

– Не пойду.

– Пойдешь-пойдешь! – волхв снова пристукнул посохом. – Для начала сходи принеси огниво мое – я где-то в сенях выронил.

– В сенях темно. Как же я впотьмах искать стану?

– А ты в избу зайди, вздуй очаг да подожги от него лучину, – терпеливо объяснил Белоконь.

– Все равно не пойду. Там эта…

Кудеслав тихонько отошел подальше от спорщиков. Однако же спорщики были хороши – старец невесть какой древности и голоусый пащенок! Кто другой на месте Белоконя первую же мальчишечью дерзость оборвал бы затрещиной. Да и сам Белоконь, будь на месте Векши хоть даже Гордей (родной сын, почти старик), наверняка не стерпел бы ни единого возраженья. А тут…

Векша все-таки отправился в избу – медленно, оглядываясь на каждом шагу и (Мечник готов был поклясться в этом) тихонько поминая старого волхва нехорошими словечками. А волхв молча глядел ему вслед. Кажется, старик улыбался – во всяком случае это явно не было ни злобным оскалом, ни брезгливой гримасой.

Когда мальчишка сгинул в черном зеве избяной двери, хранильник обернулся к Кудеславу и подманил его пальцем. Да, старик улыбался. Хорошо улыбался, по-доброму. А Мечник не удивился бы, увидав на его лице другую улыбку, которая куда страшней гримас да оскалов.

– Ишь, норов-то! – сказал волхв. – Ну да ничего, пообвыкнет – утихомирится.

– Зачем тебе огниво? – спросил Кудеслав (просто так спросил, чтоб не молчать).

Белоконь еле слышно рассмеялся:

– Огниво? Огниво мне не нужно, потому что вот где оно, – старик похлопал по висящему на поясе кожаному мешочку. – Ничего, пускай ищет… Небось, удивляешься моей терпеливости к купленному мальцу? – спросил он внезапно.

Мечник только плечами пожал: мое ли, мол, это дело?

– Надобен он мне, – волхв посуровел. – Силу чую в нем ведовскую. Мои сыны такой не имеют… Нет, иначе. Имели, да порастеряли почти без остатка. Разучились они слышать неслышимое, и говорить с невидимыми не могут. И не смогут, потому что охоты мочь не имеют. Они, живя под моей рукой, сами того не понимая, пуще всего мечтают хоть в чем-нибудь превзойти меня. А чтобы превзойти меня в волховании, надобно прожить век не менее моего, да так прожить, как я свой прожил… Вот и ищут они для себя другого. Мне замена надобна, продолжатель, которому бы святилище после себя доверить. Подворье-то есть кому передать – лучше Гордея хозяйство никто не управит, а вот храненье святыни… И внуки не в меня – в них удаются. Вот если бы ты…

Кудеслав вздохнул и отвел глаза. Не однажды затевал с ним Белоконь подобные разговоры; не однажды предлагал угол в своей избе. Всякий раз, как дозревала до замужества очередная Белоконева внучка, волхв соблазнял Мечника возможностью породниться – и всякий раз это бывало тщетно. Спасибо, что старик хоть прощал отказы. Впрочем, иного ожидать было бы странно – волхву-то как никому другому должны быть понятны причины упорного Кудеславова нежелания уйти из отцовой избы (хоть чьей она нынче ни называйся, а очаг-то родительский!) и взять за себя девушку из семьи хранильника.

А вот Кудеслав все же не понял причины странного отношения волхва к своему купленнику. Верней сказать – не поверил объяснению старика. Будто бы тот неглавное приоткрыл, а о главном решил умолчать. Что ж, его дело и его воля – мог бы вообще об этом не заговаривать.

Скрипнула избяная дверь, прохрустели по молодому ледку хазарские сапоги, и Векша, подойдя вплотную к волхву, ткнул ему в руку огниво.

– Твоего не наш… – малец поперхнулся внезапным коротким кашлем, вытер ладонью губы. – Не нашел, говорю, твоего-то. А это лежало близ очага.