Изверги

Но тишину пока нарушало лишь трудное Векшино дыхание да еле слышимое ворчанье собак. Лес будто вымер после странного треска, и скотьи сараи словно бы вмиг опустели – это-то и подсказывало Мечнику, что правильно он решил не спать в эту ночь.

Второго щелчка Кудеслав почти не расслышал. С оглушительным лаем псы разом перемахнули через огорожу и кинулись к лесу. Мечник пытался воротить их окриками, но куда там! Разве что одного Белоконя они бы послушались, да и то…

Хмелеющие от своей глупой отваги псы провалились в лесную темень, и та мгновенно вскипела злым шумом смертного боя. Многолапый топот по мерзлым прошлогодним листьям, треск, рык, свирепое взлаивание… И только однажды все это подмял хриплый тягучий рев, от которого зашевелились волосы на Векшиной голове. А потом шум звериной схватки прорезался истошным визгом – еще раз, снова – и на лес обрушилась тишина.

Дурную, ох и дурную же службу сослужило охранным псам хозяйское умение жить в мире с чащобой-матушкой! Будь у них не то что привычка к охоте на крупного зверя, а хоть вполовину меньше отваги – куда как тяжелее пришлось бы людоеду. Но что толку жалеть о том, что могло бы быть?!

Кудеслав торопливо стряхнул рукавицы и попятился от огорожи. Коротко оглянулся на Векшу:

– Сможешь на избяную кровлю залезть?

– Д-да…

– Тогда быстро! И чтоб не как давеча в лесу. Ослушаешься – не медведь задавит, так я до смерти запорю!

Векшины сапоги часто протопали через двор, и Мечник мгновенно забыл о Белоконевом купленнике. Лес молчал; между опушкой и огорожей не виделось ни малейшего шевеления, но ясно было, что людоед вряд ли удовлетворится собачатиной.

Медленно отступив на середину двора, Кудеслав замер: лицом к опушке, спиною к узкому проходу между стенами избы и скотьей сараюшки (изба по левую руку, сарай – по правую). Нет, Мечник не тешил себя надеждой, что людоед сунется прямехонько на него. После того, как умно медведь выманил на себя псов, рассчитывать на его оплошку мог бы только пустоголовый. Но вот показаться людоеду пустоголовым – это была бы удача.

Держа рогатину в опущенной левой руке, Кудеслав неторопливо потащил из ножен меч. Он не сомневался, что медведь уже возле огорожи (может быть, даже по эту ее сторону) и что при своем увечии да немалой тяжести жадная до человечьего мяса зверюга не станет и пытаться достать угнездившегося на кровле Векшу.

Заржали, забились в сарае лошади. Через несколько мгновений вроде бы что-то царапнуло бревенчатую стену – не разобрать, сарая или избы, но звук донесся из прохода меж ними.

– Видишь его? – негромко и нарочито спокойно спросил Кудеслав.

– Н-нет, – донеслось с кровли. – Вроде где-то под…

– Цыц!

Снова заполошное конское топотание, снова царапающий звук в проходе. Не поверил, значит, людоед, будто Кудеслав ждет его от опушки. Стало быть, пустоголовым не посчитал – посчитал полудурком. Шумнул, привлек внимание к этой щели между двумя стенами, а сам обойдет избу (наверняка не сараюшку – зачем ему лишний раз выдавать себя лошадиной тревогой?!)… Обойдет, значит, избу, хоронясь от Векши под нависающими закраинами тесовин, выждет и нападет со спины. Хитер… Ой, гляди, медведюшка, как бы тебе самого себя не перехитрить!

С нарочитой поспешностью Кудеслав оборотился к проходу. Присогнув левую руку, он вздернул жало рогатины, обозначая готовность принять на него звериный наскок, шагнул было вперед… и вдруг резко обернулся к тому углу избы, из-за которого ждал опасности.

В первый миг ему показалось, что изба рушится. Словно бы распираемый изнутри неведомой силой, дальний угол ее выпятился наружу черным уступом-горбом, и уступ этот все рос, все распухал бесшумно и жутко…

Нет, крепко связанный вперехлест стык избяных стен конечно же был целехонек. Выпершая не из, а из-за него чернота замерла на мгновение, сверкнула искрами несообразно маленьких, близко посаженных глаз…

Кудеслав не шевелясь ждал медвежьего выбора: попятиться ли, продолжить игру в смертные прятки, напасть ли сразу – на то сейчас воля людоеда.

Промедлив лишь миг, медведь все так же бесшумно отлепился от стены, выскользнул из-под нависающей кровли и без малейшего видимого усилия вскинулся на дыбы.

Да, уж куда там давешнему заморенному трехлетку! Приступи людоед вплотную, голова его оказалась бы пяди на четыре – а то и на шесть – выше головы Мечника (которого, кстати сказать, боги отнюдь не обидели ростом).

С крыши донесся сдавленный вскрик. "Наконец-то заметил…" Раздражение Кудеслава было мимолетным: Векша покуда в безопасности и слишком напуган, чтобы пытаться что-то сделать (а, значит, не сможет помешать) – ну и нечего о нем помнить.