Изверги

Ну конечно же она высматривала Кудеслава. А тот маялся наверху, не зная, спрыгнуть ему туда, к ней, или спрятаться. Очень уж не хотелось учинять развлечение для дуреющих от скуки мужиков-охоронников; и еще меньше хотелось выслушивать потом их подначки. Хорошо, если доморгаются-таки, что Векша не парень, а то начнется: вот, дескать, почему здоровый мужик Кудеслав до этаких лет без единой жены живет! И станет в общине одним извергом больше – за изувечение сородича… нет, сородичей.

В руках у Кощея чадил догорающий факел, но все равно снизу вряд ли можно было доподлинно разглядеть лица стоящих на тынном настиле (Кудеслав, небось, и Кощееву-то скуластую образину распознавал с трудом – чахлый, мечущийся на ветру свет не помогал, а мешал). И все же Векша как-то исхитрилась высмотреть Мечника; во всяком случае именно на него она глядела дольше, чем на прочих.

Дурень ты – лицо, лицо… А меч на поясе?!

Кудеслав совсем уже собрался помахать ей рукой, но тут снаружи донесся недовольный окрик волхва. Кобыла под Векшей встрепенулась, прянула на хозяйский голос…

Вот так и вышло: был рядом, а не подошел, не кивнул даже. Вряд ли она правильно поняла, почему. А хоть бы и поняла… Мечник Кудеслав, как сопливый пащенок-недоросток, убоялся чужих смешков. Дурень ты, дурень!

Он все-таки помахал вслед: примерещилось, будто Векша, уже отъехав от тына, на миг сдержала лошадь и оглянулась. А может и нет – было еще слишком темно, чтобы разглядеть такое наверняка.

Больше они не виделись. Кудеслав несколько раз давал себе слово съездить к Белоконю, но дел по хозяйству накопилось немало, да и Яромир велел подбирать мужиков для охраны общинных челнов – ведь скоро на торг.

Впрочем, Мечник прекрасно понимал, что это лишь отговорки, а подлинная причина одна: боязнь. Боязнь надокучить Белоконю (ведь все уже сговорено, и срок назначен: "как сводишь челны на Торжище")… А главное, боязнь того, что Векша примет происходящее за уже привычную ей смену владельцев. Да, Кудеслав был уверен, что эта строптивая рыжая ильменка – последняя его надежда на свет в судьбе. Но ТАК он не согласился бы и под ножом.

Всякое бывало у него в жизни; случалось знаться и с девками, и с чужими мужними женами – здешними да иноязыкими; сходился легко и легко забывал после двух-трех шалых ночей. А тут… Крепче крепкого засел в Кудеславовой душе страх: не слишком ли все хорошо? Не чересчур ли хорошо, чтобы сбыться?

А еще пугало то, что как-то помимо его воли все слаживается. Вот и старейшина поговорил-таки с Лисовином сам, даже не позвал на тот разговор Кудеслава. Велимир потом пересказал Мечнику их беседу. Конечно же, названый Кудеславов родитель не вздумал перечить воле старейшины и волхва; наоборот, кажется, он даже обрадовался. Ну и хвала Навьим.

Успокоить, разрешить сомнения мог бы один-единственный разговор с Векшей, но…

Но.

Разрешить сомнения можно двояко: словом "да" или словом "нет". Словом "люб" или словом "нелюб". Словом "хочу" или словом "стерплю". Или еще того хуже: "Все равно". После такого сомнений уже не станет. Но станет ли тебе лучше?

– Уснул, что ли?

Несколько мгновений Кудеслав рассматривал нависшего над ним Яромира, пытаясь понять, откуда тот взялся. Вроде бы только что не было… Неужто впрямь сморило Мечника? Или до того задумался, что забыл, где он и для чего?

– Да ты не примерз ли к стене в самом-то деле? – Старейшина нагнулся и тронул Кудеслава за плечо. – Случилось что? Заболел?

Мечник тряхнул головой и поднялся. Только теперь он почувствовал, что и в самом деле чуть не примерз к месту. Мельком подумалось: как бы не заскрипели, разгибаясь, сведенные холодом и долгой неподвижностью колени да поясница.

Никакого скрипа, конечно, не было, но из горла вместо приветствия вырвалось какое-то невнятное сипение. Пришлось откашляться и повторить.

Яромир пожевал губами (наверное, так следовало понимать энергичное шевеление его бороды и усов), ответил на приветствие; потом вроде бы хотел о чем-то спросить, но передумал.

– Пошли-ка на солнышко, а то вконец задубеешь.

На солнышко, так на солнышко.

Выйдя из тени избы, Кудеслав как в теплую воду окунулся. День выдался ясный; Хорс будто бы спешил поскорей растратить поднакопившиеся за время зимнего безделия силы, и Мечника мгновенно перестало знобить. Яромиру же, обряженному и вовсе чуть ли не по-летнему (тонкая холстина, мягкие кожаные постолы, обутые без онуч, прямо на голые ноги), похоже, было все равно, где стоять – на солнце или в тени. Родового старейшину и настоящий мороз пробирал с немалым трудом.

Видя, что Кудеслав очнулся от оцепенения и вполне способен слушать да понимать, Яромир раскрыл было рот, да так и замер, оторопело уставясь на появившегося вблизи них человека.